Читать книгу - "Невинность - Дин Кунц"

Ночь уходила из города, еще полчаса, и заря намеревалась предъявить свои права на улицы.

Я от второй чашки отказался.

Тем не менее Гвинет ее наполнила. Вернулась к своему стулу.

– Прежде чем ты уйдешь, мы должны найти ответы на несколько вопросов.

– Вопросов?

– Увидимся мы снова?

– Ты этого хочешь?

– Очень. – Слово прозвучало как музыка, как песня.

– Тогда увидимся, – ответил я. – Но как же твоя… социофобия?

– Пока ты ее не пробудил.

– А если она все-таки проснется?

Она пригубила кофе. Серебряная змея, изящная, так же как нос, который она украшала, блеснула в колеблющемся свете свечи. Казалось, она вращается и вращается в ноздре, на которой висела.

– Не знаю, – ответила Гвинет. – Может, в следующий раз я развернусь и убегу от тебя, чтобы навсегда остаться одной.

Она посмотрела на меня, но я сидел слишком далеко от свечи, и она могла увидеть только фигуру в капюшоне, с перчатками на руках, и ничего под капюшоном. Так что я вполне мог быть самой Смертью.

– Приходи вечером, в семь часов, – продолжила она. – Мы пообедаем. И ты расскажешь мне о себе.

– Я никогда не выхожу из дома раньше полуночи. Слишком опасно.

– Надежда у тебя есть? – спросила Гвинет после долгой паузы.

– Не будь ее, я бы давно покончил с собой.

– Вера и надежда, объединившись, справятся с любой опасностью. Ты боишься смерти, Аддисон?

– Своей – нет. Не так, как люди боятся смерти в книгах. Я иногда тревожился, что умрет мой отец. А когда он умер, я и представить себе не мог, что боль утраты будет такой сильной.

– Я хочу за обедом услышать все о твоем отце и твоей жизни.

Я почувствовал, как сильно у меня раздулось сердце, не от горя, как случилось после смерти отца, а от более сложных эмоций, раздулось от восторга – не отяжелело. Напомнил себе, что сердце – первостатейный обманщик, хотя не сомневался, что на этот раз оно меня не обманывает.

Отодвинул стул от стола и поднялся.

– Оставь окно открытым. В семь часов мне придется действовать очень быстро, выскочить из канализационного колодца и просто взлететь по этой пожарной лестнице.

Встала и она.

– Правила те же.

– Правила те же, – согласился я. – Ты не смотришь, я не прикасаюсь.

– Мы будем заложниками собственной эксцентричности, – с улыбкой процитировала она меня.

Последовав за мной к спальне, она остановилась у двери в мягко освещенный коридор, когда я включил фонарик, приглушив его свет пальцами, и прошел к окну. Повернулся, чтобы взглянуть на нее, и процитировал уже ее слова:

– Есть одна, кто изредка приходит и уходит, но сейчас я говорить о ней не буду. – Она промолчала, и я спросил: – Мы поговорим об этом за обедом?

– Возможно. Но, как я и сказала, для тебя в этом опасности нет. Ни в каком смысле.

Когда я поднял окно, луч фонаря напомнил мне о словах, написанных на подоконнике черным маркером, на которые я обратил внимание, когда влезал в окно. Если это были слова, а не просто символы, то написали их на иностранном языке, и отчасти они напоминали буквы греческого алфавита, которыми называют себя студенческие братства и сообщества.

– Что это? – спросил я.

– Помни о солнце. Иди, Аддисон. Иди, пока еще ночь.

Выключив фонарик, я выскользнул из комнаты на площадку пожарной лестницы, в прохладный воздух, а вокруг город, казалось, пробуждался от сна, миллионы его клеточек просыпались одна за другой.

Спускаясь по лестнице, я услышал, как на четвертом этаже закрылось окно и скрипнула задвижка.

Внезапно у меня возникло ощущение, что больше я ее не увижу. Мысль эта острым ножом вонзилась в сердце, и я застыл на железной лестнице, повисшей над проулком.