Читать книгу - "Зверь - Константин Костин"

— Евгений Александрович, — приветливо улыбнулась Наталья — секретарша Сохновского. — Антон Павлович вас уже ждет.

Едва переступив порог кабинета банкира, я сразу понял — что-то случилось. Что-то очень серьезное. В воздухе стоял тяжелый запах валерианы, а на самом коммерсанте лица не было. Таким я его еще ни разу не видел. А, если я говорю, что это так — значит оно так. Антона я знал лет тридцать, и знал его как облупленного. В каких только передрягах нам не пришлось побывать… но такого… такого на моей памяти не было. Впрочем, увидев, что я не один, одноклассник встрепенулся, и даже попытался изобразить на лице слабое подобие улыбки.

— Добрый день, Евгений Александрович, — кивнул он.

— Добрый, Антон Павлович, — ответил я, давая Калачеву знак покинуть помещение.

— Здравствуйте, — поздоровался тот, удивленно таращась на меня, и явно не понимая, что от него требуется.

— Выйди! — грозно прошипел я.

Лешка вернулся в приемную, и я вздохнул с облегчением — мы смогли начать нормальный разговор как нормальные люди. Банкир тоже облегченно вздохнул и буквально растекся по креслу. Непонятно, каким усилием воли держался Сохновский, но теперь остатки крови отхлынули от его лица, и однокашник побледнел еще сильнее, хотя это уже казалось невозможным. Таким я его, уж подавно, никогда не видел.

— Антоха, что стряслось? — взволнованно поинтересовался я.

— Стряслось, — вяло кивнул он, массируя правой рукой левую сторону груди.

Свободной рукой он открыл ящик стола, достал мини-кассету, какие бывают в телефонных автоответчиках или диктофонах, вставил ее в проигрыватель и нажал кнопку. Сквозь шипение и шуршание до меня донесся из динамиков голос банкира:

— Алло?

— Это Са-ахновский Антон Павлавич? — осведомился голос с сильным кавказским акцентом.

— Да, я. Что надо?

— С табой хатят гаварить.

Дальше послышался шум борьбы, звонкий щелчок пощечины и девичьи всхлипы.

— Папа, папа, это я, Даша, — раздался заплаканный голос, в котором, однако, слышался сильный английский акцент. — Спаси меня, пожалуйста.

Снова шум борьбы, серия шлепков и женский плач.

— Ти все слишаль?

— Чего вы хотите?

От звука этого голоса у меня у самого мурашки поползли по спине. Я не раз слышал голос солдат, получивших смертельные ранения, и понимавших, что протянут уже недолго… в голосе Антона звучали те же замогильные интонации.

— Хачу двадцать миллионов долларов. Нэ будэт дэнэг — палучишь сваю сучку па чистям, да?.. Гаварю, да?

— Да, да. Где, когда?

— Ай, таропишься — людэй насмешишь! Завтра гаварить буду.

Пленка закончилась. Мы сидели в гробовой тишине, нарушаемой только шелестом динамиков. Сохновский, дрожащими руками, взял графин с водой, выбивая горлышком об край стакана барабанную дробь, расплескав больше половины по столешнице, налил грамм пятьдесят, затем достал пузырек с валерианой и начал отсчитывать капли. Я достал сигарету, и, машинально, одним щелчком открыл Zippo, одновременно зажигая ее.

Любопытно получается. Даша, насколько я знал — дочка от первого брака одноклассника. Он и женился тогда в шестнадцать лет — пришлось. Если бы не его отец — полковник милиции, та история имела все шансы закончиться более плачевно — времена другие были. Что, как случилось с первой женой банкира — не знаю, я тогда в Ан…э-э… в Африке был, но, если верить слухам, погибла в какой-то перестрелке несколько лет назад. Сам же Антон вскоре женился на Танюхе, бывшей на добрый десяток лет младше его, а Дашу отправил в Лондон. Признаться, до этого момента я думал, что он отправил дочку куда подальше, чтобы не мозолила глаза новой жене, но, будь оно так, коммерсант сейчас отреагировал бы более сдержанно. Значит, отправил Сохновский ребенка, чтобы лишний раз не напоминать себе о той боли, той утрате, что постигла его в девяносто втором. Интересно… еще интересно, с каких это пор в Великобритании творится такой беспредел?

— Звонили из Чечни, — словно прочитав мои мысли, ответил Антон.

— А там-то как она оказалась? — удивился я.

— Она же на журналистике училась, — пояснил банкир. — Поехала с каналом BBC на практику… передачу про войну, мать ее так, делать!

— Сделала, — горько усмехнулся я. — Антоха, ты же понимаешь — платить нельзя. В живых ее точно не оставят.

— Понимаю, — кивнул он. — Потому и вызвал тебя.

— Меня? — я даже поперхнулся дымом. — А я что сделаю? Ты, вообще, себе размах этой кампании представляешь? Нужны люди, техника, оружие… наконец, надо еще успеть добраться до туда! А звонить они будут уже завтра! Завтра, понимаешь? Уложиться в сутки здесь нереально! Надо подключать чекистов, федеральные войска… они, может, и успеют…

— Время я потяну, — заверил Сохновский. — Пара недель у тебя будет, а, может, и больше — как повезет. Люди… да вон их сколько, целая служба безопасности банка! Техника… дам я тебе парочку машин. Несколько для другого они готовились, но и для этого сойдут. А что касается оружия… да я в жизни не поверю, что с твоими связями и моими деньгами достать оружие — такая проблема.

— Ну, знаешь ли… — развел я руками. — Служба безопасности — это, по сути, охранники. В условиях горного боя они проживут минут пять — максимум. Техника… еще посмотреть надо, что там за техника у тебя. Единственное, с чем я не буду спорить — оружие. Уж чего-чего, а этого добра достать можно столько…

— Евген, — Антон схватил меня за рукав. — Все, что хочешь, любые деньги… умоляю тебя, ну я не знаю… хочешь — на колени встану!

— Так, отставить, — гаркнул я. — Ладушки, я согласен. Те же двадцать миллионов, плюс накладные расходы. Если я, или кто-то из мужиков не вернется — их долю получат их семьи. Согласен?

— Да, — с готовностью кивнул коммерсант.

Лицо банкира порозовело, даже глаза заблестели от радости. Неужели, он так сильно в меня верил? Нет, основания были. Если бы не я — Сохновского уже раз двадцать порешили бы. Но это уже перебор…

Согласился я вовсе не из-за денег. Хотя, вернее будет сказать — не только из-за денег. Согласился в память той дружбе, что была между нами в школьные годы. Как, все же, забавно кидает нас жизнь! Антоха списывал у меня и контрольные и домашние работы по математике, сам же с малых лет занимался борьбой, а отец Сохновского, царствие ему небесное, учил сына и стрелять, и бегать и прыгать. Дисциплина у них в доме, как сейчас помню, всегда была даже не железная — стальная. Но в итоге-то я стал военным, а Антон — банкиром! Удивительно!

Хотя… даже в подготовке операции я видел две огромных сложности. Первая — моя жена. Как мне объяснить ей, что я иду воевать, и, возможно, умереть, за чужого ребенка? Нет, когда я сжулил в армии, воевал под чужими знаменами, стрелял в чужих врагов — не было у меня выбора, идти или не идти, стрелять или не стрелять. Родина приказала — и точка. Ни тени сомнения, ни грамма упрека. Но как объяснить ей теперь, объяснить то чувство долга, которое я сам понимал лишь интуитивно? Деньги здесь не помогут.