Читать книгу - "Матрица смерти - Джонатан Эйклифф"

Как только мы отплыли, начало темнеть. Мы с отцом стояли на палубе молча, каждый думал о своем. К западу, где темнели острова Скалпей, Разей и Рона и возвышались розовые холмы Ская, солнце быстро опускалось за золотистый горизонт. К востоку развернулся роскошный звездный ковер. На его фоне выделялись горные вершины — Бен-Бан, Маол-Шин-дерг и Бен-Алигай, а над ними громоздилась великая Бен-Эйхе. Мы плыли между ними ночью в сторону штормовых вод пролива Норт-Минч. В темноте один час сменял другой, пароход, точно маленький остров, рассекая холодные воды, плыл в неизвестность. И вдруг издали мелькнул огонек, за ним появились и другие — огни Сторноуэя приветствовали нас, как будто из другого мира.

В путешествиях с отцом и сформировалась вторая половина моего характера. Отца тоже воспитывали в набожной кальвинистской семье как будущего пресвитерианина, однако он рано утратил веру. Он считал себя свободомыслящим человеком и рационалистом, хотя, как мне думается, в некоторых вопросах до рационализма ему было далеко. Благодаря отцу я научился думать и не принимать без разбора на веру все, чему меня учили в школе или в церкви. Много позже я стал подвергать сомнению и то, чему учил меня отец. К пятнадцати годам я также перестал верить в Бога, и мать моя встретила эту перемену с покорностью. В конце концов, она была кальвинисткой, а значит, все, что ни делалось, было в ее глазах предопределено. Если я — один из избранных, меня не осудят за отход от веры; если же нет, то никакое количество молитв, псалмов и проповедей не принесет мне спасения.

Понятия не имею, проклят я или спасен, особенно учитывая то, что мне довелось узнать. Я боюсь проклятия сильнее, чем самая стойкая прихожанка из материнской церкви, и сомневаюсь в спасении больше, чем самый закоренелый безбожник. За последние три года слова для меня приобрели новое значение.

* * *

Подобно отцу я продолжил образование в Абердинском университете. Изучал социологию и политику. Интерес у меня был чисто академический: я никогда не хотел стать ни социологом, ни политиком. Мною двигало любопытство, сильное желание узнать, как развивается общество, выяснить, что скрывается под поверхностью человеческой жизни.

К четвертому году обучения меня особенно заинтересовала социология религии. Когда бы я ни думал о доме, о единственном обществе, которое знал, я вновь и вновь обращался к неразрывному религиозному узлу, связавшему все воедино. Я читал классические тексты (Дюркхайма, Макса Вебера, Тоуни и остальных) и двигался от Питера Бергера и Томаса Лукмана к Колину Уилсону, а далее — к изучению сектантства. Тут я обнаружил, что традиционные секты и церкви уже вышли из моды и внимание ученых обратилось на большую аморфную массу культов и философий, получивших название «Новое Религиозное Движение».

Все это плавно перешло в работу над докторской диссертацией, на что я потратил еще четыре года, на этот раз в Глазго. Темой диссертации было социальное положение новообращенных в Шотландской Церкви Объединения (секта Муна). В Глазго я задержался еще на пару лет, работая по контракту в качестве младшего преподавателя. Заработки у меня были ничтожные, нагрузка большая, студенты, по большей части, ленивые. Все же я оставался — главным образом, из-за Катрионы.

Повстречал я ее в Глазго через год. Произошло все случайно, на вечеринке, в квартире приятеля. Быстрые взгляды, чувство узнавания, обоюдное смущение и странное внутреннее ощущение, чистейшее и головокружительное. Помню, какое я испытал разочарование, когда она ушла, не успев обменяться со мной и десятком слов. Я знал лишь ее имя и обратил внимание на выговор — уроженки Глазго. Вот и все. Но лицо ее и голос запечатлелись в сознании. Все мои мысли были заняты только ею, и, казалось, так будет всегда. В те минуты, что мы видели друг друга, оба поняли: все изменилось и теперь все будет не так, как прежде. Я до этого ни разу не влюблялся, и мне показалось, что, задыхаясь, я вступил в незнакомый мне мир.

Моему другу известно было ее полное имя — Катриона Стюарт — и то, что жила она в Гамильтоне. Он не слишком хорошо ее знал, она была подругой его приятеля. Он рассказал мне лишь то, что мог. Она вроде бы не то играла, не то пела в какой-то рок-группе, по образованию — психолог, позировала знаменитому художнику и жила с ним какое-то время, а сейчас у нее новый бойфренд — не то Марк, не то Майкл.

Впоследствии выяснилось, что почти все это не соответствовало действительности. Катриона и в самом деле жила в Гамильтоне. Правда и то, что была она музыкантша, однако играла она не в рок-группе, а в оркестре камерной музыки — скрипка. Несколько раз она позировала Кеннету Логану, художнику из Глазго, получившему международную известность. Один из ее портретов можно было увидеть в картинной галерее. Вскоре после того, как мы стали встречаться, она привела меня в эту галерею и показала картину. Мне думается, она таким способом хотела соблазнить меня. К тому времени мы еще не спали вместе, и я был смущен ее наготой, откровенно выписанной художником. Удивляла глубина проникновения в характер Катрионы. Очевидным было и удовольствие, с каким Логан изобразил ее тело.

Она сказала мне, что с Логаном никогда не спала. Я почувствовал, что это была не полная правда. У них сложились непростые отношения. Но в то время это меня успокоило: я прояснил для себя еще одно обстоятельство ее жизни. Что касается остального: специальность ее была «Философия и музыка», а бойфренд Мелвин ушел от нее почти год назад.

Обо всем этом и о многом другом я узнал позднее. Второй раз мы встретились уже отнюдь не случайно. Эту встречу устроил мой приятель Джэми, хотя тогда об этом я и не догадывался. В то время нам обоим показалось, что это судьба. Пожалуй, это и в самом деле было так: Джэми послужил лишь орудием, хотя и заинтересованным.

В последующие годы я часто спрашивал себя: что, если бы в тот вечер я пошел куда-нибудь в другое место? Или Катриона была бы нездорова? Что, если?.. Но тут наступает момент, когда все эти «что, если бы...» засыхают и отваливаются. Они решительно ничего не значат. Мы все равно бы встретились — не в этот, так на следующий день, на следующей неделе, на следующий год, — важно то, что мы непременно бы встретились.

Мы отправились в театр — Джэми, его девушка, Катриона и я. Все мы старательно притворялись, будто это ничего не значащее мероприятие. Просто я был другом Джэми, а Катриона — подругой его девушки. Что же особенного в том, что мы решили провести время вместе? Но все мы знали правду, и все были слегка смущены.

Я проводил Катриону домой. Этот вечер никогда не изгладится из моей памяти. Я помню очертания ее головы, проступающей в темноте, движение тела рядом со мной, аромат незнакомых духов и щемящее чувство ожидания чего-то незнакомого. Совершенно не помню, о чем мы тогда говорили. Все, что случилось, происходило на каком-то другом уровне, где слова утрачивают смысл. Движение, взгляд, моя рука, коснувшаяся ее руки, ее легкое, но безошибочное ответное движение.

Мы прожили вместе четыре года, Катриона и я, из которых два года были женаты. Я был безумно счастлив и, думаю, она тоже. Оглядываясь назад, я жалею, что часто тратил время понапрасну, вместо того, чтобы побыть подольше с ней. Я бережно храню в памяти каждый миг, проведенный рядом с Катрионой.