Читать книгу - "Вуду. Тьма за зеркалом - Глеб Соколов"

Но что ему было за дело до всех этих мелких подробностей! Ведь он летел в Лондон!.. Сбывались его самые заветные мечты!

Иван Лувертюр еще раз непреднамеренно скользнул взглядом по лицу одного из шестерки, чье место – наискосок: оно выражало лишь одно – полное безразличие.

Прихлебывая кофе, русский мулат задумался о своих делах… Пушкиным его прозвали в поселковой школе. Еще в младших классах он начал сочинять стихи. Учительница, добрая молодая девушка, тогда сказала: «Смотрите, а ну как станет национальным гением!.. Пушкин-то ведь тоже был из них… Из эфиопов! Говорят, в Африке ему даже поставили памятник: великому эфиопскому поэту!» Хотя сбежавший отец Лувертюра был точно не из Эфиопии, а с Гаити, фраза прочно засела в головах леспромхозовцев. Стихи Иван вскоре сочинять перестал, но учился очень хорошо, демонстрируя многообразные способности. Особенно – к иностранным языкам. Ни с каким дурным отношением к себе, связанным с цветом его кожи, Лувертюр в поселке никогда не сталкивался: люди здесь были добрые, все дети росли вместе. К способному «негритенку» относились как к стопроцентному своему, верили: придет время, Иван прославит Леспромхоз не хуже, чем Пушкин Болдино…

К тому же, Иван был изумительно хорош собой. Славянская красота его непутевой матери смешалась с экзотическим чертами и пластикой негра. Леспромхозовцам казалось, что в смуглом обаятельном парне заключена пружина, которая заставляет его пританцовывать, даже когда он идет с ведрами к покосившемуся колодцу.

На одной из школьных Олимпиад в Санкт-Петербурге, на которую Пушкин-Лувертюр выезжал по разнарядке от комитета образования, его приметил шествовавший над мероприятием директор и совладелец богатого предприятия. Мулат из дремучей русской глубинки, свободно разговаривавший на нескольких европейских языках, настолько поразил богатого спонсора, что тот взял его под свое покровительство. Взял да и отправил вскоре Лувертюра в Лондон – попрактиковаться в живом разговорном… А заодно и поучиться по программе обмена студентами в одном частном учебном заведении. Хоть и не дорогом и достаточно демократичном, но отнюдь не бесполезном для молодого человека, который, кроме нескольких коротких поездок в Санкт-Петербург, никогда и никуда из родного Леспромхоза не отлучался.

Сколько новых друзей заведет он себе в Лондоне! – думал Иван Лувертюр. Уже ступив на борт самолета, он был в особом, приподнятом настроении – в таком состоянии духа он был особенно общителен. Но попутчики оказались какие-то скучные, сидевшие рядом с ним муж и жена были заняты друг другом, на шестерых, занимавших кресла перед ним, смотреть вообще не хотелось – их унылые лица навевали тоску…

«А чего ты хотел?! – спрашивал себя Лувертюр-Пушкин. – Это самолет, а не клуб общения, здесь не принято болтать с незнакомыми. Каждый летит по своим делам… У каждого в голове – только свое… Хотелось бы мне знать, что в голове у этих шестерых!.. И что с того, что тебя распирает от счастья!.. Погоди, дружище, впереди Лондон!.. Сколько друзей, сколько подруг будет там!.. Несколько часов полета, и… новые встречи!»

В конце-концов, допив кофе, вернув пластиковую чашечку симпатичной стюардессе, единственной в этом самолете, кто, казалось, обладал способностью растянуть губы в приветливой улыбке – и плевать, что улыбку эту оплачивает ей авиакомпания, – Лувертюр уставился в окно. Как ни старался быть серьезным и мрачным, лицо светилось от счастья. Надежда играла на нем так же, как играли и искрились солнечные лучи на водяных кристаллах облаков, проплывавших под серебристым крылом аэрофлотовского лайнера. Лондон! Лондон!.. Черт побери, он летит в Лондон! Кого-то он встретит там?..

Радостная надежда не давала мулату успокоиться и уснуть, как это сделали его соседи. Должно быть их, бедных, в Лондоне никто не ждал… Ни новые друзья, ни подруги.

Только и оставалось, что сидеть, закрыв глаза, и пытаться расслабиться. С такой возбудимостью он в этом Лондоне вообще спать перестанет! «Эге, да зачем там спать?! Я же не спать в Англию лечу!»