Читать книгу - "Дьюма-Ки - Стивен Кинг"

— Друг, приятель! — прокричал я. — Принеси этого гребаногоприятеля, ты, тупая сука! — Боль в голове сводила с ума, а Пэм заплакала. Яненавидел её за то, что она начала плакать. Чего, собственно, она плакала? Неона же сидела в клетке, глядя на всё сквозь красный туман. Не она былаобезьяной в клетке. И тут я наконец вспомнил слово:

— Принеси старика и, ради Бога, сляг!

Старик — это всё, что мой воспалённый, размозжённый мозгсмог предложить вместо стула.

Я всё время злился. В больнице работали две медсестрысредних лет, которых я прозвал Сухая дырка Один и Сухая дырка Два, словно онибыли персонажами в похабной истории доктора Сьюза.[7] А девушка-подросток,которая добровольно помогала медперсоналу больницы, стала у меня МохнатойПастилкой… понятия не имею почему, но прозвище несло в себе что-то связанное ссексом. Во всяком случае, для меня. По мере того как прибавлялось сил, я началбить людей. Дважды пытался пырнуть ножом Пэм, и одна попытка удалась, правда,нож был пластмассовый. Тем не менее ей на руку наложили пару швов. Бывалислучаи, когда меня приходилось связывать.

И вот что я особенно чётко помню о начале моей тогдашнейжизни: жаркая вторая половина дня в конце моего месячного пребывания в дорогомсанатории для выздоравливающих, кондиционер сломан, я привязан к кровати, втелевизоре — мыльная опера, тысячи полуночных колоколов бьют в голове, больжжёт правую половину тела, как раскалённая кочерга, отсутствующая правая руказудит, отсутствующие пальцы правой руки дёргаются, оксиконтина мне не положеноещё какое-то время (какое именно, сказать не могу, отмерять время — выше моегопонимания), и тут из красного марева выплывает медсестра, существо, присланное,чтобы взглянуть на обезьяну в клетке, и спрашивает: «Вы готовы принять вашужену?» А я отвечаю: «Только если она принесла пистолет, чтобы застрелить меня».

Кажется, такая боль никогда не уйдёт, но она уходит. Меняотвозят домой и заменяют боль агонией лечебной физкультуры. Красная пеленаначала рассеиваться. Психотерапевт, специализирующийся на гипнотерапии, научилменя нескольким эффективным способам подавлять фантомные боли и зуд вотрезанной руке. Кеймен. Именно он принёс мне Ребу, одну из немногих вещей,которые я взял с собой, когда прихромал из прошлой жизни в нынешнюю, наДьюма-Ки.

— Этот психотерапевтический метод воздействия на злость покане получил одобрения, — предупредил меня доктор Кеймен, хотя, наверное, мог исолгать, чтобы сделать Ребу более привлекательной. Он сказал мне, что я должендать ей отвратительное имя. И хотя выглядела она, как Люси Рикардо[8] я назвалеё в честь тётушки, которая в детстве больно сдавливала мне пальцы, если я несъедал всю морковку. Не прошло и двух дней, как я забыл её имя. В голову лезлитолько мужские имена, которые злили меня ещё сильнее: Рэндолл, Рассел, Рудольф,даже Ривер-мать-его-Феникс.

Я тогда находился дома. Пэм принесла мне завтрак и, должнобыть, правильно прочитала выражение моего лица, потому что я увидел, как онанапряглась, готовясь к взрыву эмоций. Но даже забыв имя этой призванной сниматьзлость куклы с взбитыми рыжими волосами, которую дал мне психолог, я помнил,как использовать её в такой ситуации.

— Пэм, — обратился я к жене, — мне нужно пять минут, чтобывзять себя в руки. Я могу это сделать.

— Ты уверен?..

— Да, только унеси отсюда это дерьмо и засунь в своюпудреницу. Я могу это сделать.

Я не знал, смогу или нет, но именно это мне полагалосьсказать: «Я могу это сделать». Я не мог вспомнить имени этой грёбаной куклы, нопомнил ключевую фразу: «Я могу это сделать». Я хорошо помню, как в конце своейпрежней жизни постоянно твердил: «Я могу это сделать», — даже когда знал, чтоне могу, когда знал, что я в дерьме, по уши в дерьме, и новое дерьмо льётся мнена голову, будто из помойного ведра.

— Я могу это сделать, — повторил я, и одному Богу известно,каким при этом было моё лицо, потому что Пэм попятилась, без единого слова,держа в руках поднос, на котором чашка постукивала о тарелку.

Когда она ушла, я поднял куклу на уровень лица, всматриваясьв её глупые синие глаза, а мои пальцы вдавливались в глупое податливое тело.

— Как твоё имя, ты, сука с крысиной мордой? — прокричал я.Мне ни разу и в голову не пришло, что Пэм слушает меня на кухне по аппаратувнутренней связи вместе с дежурной медсестрой. Но вот что я вам скажу: если быаппарат и сломался, они смогли бы услышать меня через дверь. В тот день мойголос разносился далеко.

Я принялся трясти куклу из стороны в сторону. Голова моталась,синтетические а-ля «Я люблю Люси» волосы летали из стороны в сторону. Синиекукольные глаза, казалось, говорили: «О-о-о-о-х, какой противный парниша!» —как любила повторять Бетти Буп[9] в одном из старых мультфильмов, которые ещёможно увидеть по кабельному телевидению.

— Как твоё имя, сука? Как твоё имя, манда? Как твоё имя,жалкая тряпичная шлюха? Скажи мне своё имя! Скажи мне своё имя! Скажи мне своёимя, или я вырву тебе глаза, откушу нос, раздеру тво…

В голове у меня что-то замкнуло — такое иногда случается итеперь, по прошествии четырёх лет, здесь, в городе Тамасунчале (штат Сан-ЛуисПотоси, Мексика), в третьей жизни Эдгара Фримантла. На мгновение я вернулся всвой пикап, планшет с зажимом для бумаг колотился о старый стальной контейнер дляленча на полу перед пассажирским сиденьем (сомневаюсь, что я был единственнымработающим миллионером Америки, который возил с собой ленч, — нас, вероятно, неодин десяток), мой пауэрбук лежал рядом на сиденье. Из радио женский голос севангелическим жаром прокричал: «Оно было КРАСНЫМ!» Только три слова, но мне иххватило. Они из песни о бедной женщине, которая наряжает свою красивую дочьпроституткой. Песня эта — «Фэнси» в исполнении Ребы Макинтайр.[10]

— Реба. — Я прижал куклу к груди. — Ты — Реба. Реба-Реба-Реба.Больше я твоего имени не забуду.

Я забыл — на следующей неделе, — но в тот раз уже не злился.Нет, прижал куклу к себе, как маленькую возлюбленную, закрыл глаза, представилпикап, уничтоженный в результате несчастного случая, мой стальной контейнер дляленча, о который постукивал металлический зажим на планшете, и женский голосвновь донёсся из радиоприёмника, вновь с евангелическим жаром прокричал: «Онобыло КРАСНЫМ!»