Читать книгу - "Злые ветры Запада - Дмитрий Манасыпов"

– Да, святой отец?

– Не сопроводишь ли ты меня, заблудшее чадо, дабы мы могли посвятить остаток ночи молитве и просьбам о прощении грехов наших?

– Да, отче.

Уходя, Мойра приостановилась. Вернулась к Дуайту, крепко обняла его и прошептала на ухо:

– Дуайт, детка, лови ночь. Мы живем во время Бойни, вдруг она последняя?

Луна, решившая уйти по своим делам, подсветила их силуэты, удлиняя тени и заставляя их потешно дергаться и кривляться. Дуайт сплюнул и побрел в свою конуру, двухэтажную, устроенную и теплую конуру, где они втроем снимали комнаты у вдовы гробовщика.

Дверь открылась, как обычно, душераздирающе скрипнув. Дуайт споткнулся о брошенные сапоги Морриса, выругался и потихоньку побрел наверх, к себе. Хавьер явно ночевал дома, от его храпа дрожала даже вполне себе толстая дверь. Когда скрипнула последняя ступенька и Дуайт уже начал расстегивать куртку, дверь хозяйской комнаты открылась. Беззвучно.

– Доброй ночи, миз Хартиган.

Почему-то стало стыдно за себя, но стыдиться явно стоило не ему. Хозяйка, крепкая высокая ирландка, никогда не укутывалась в мешковатые платья или кофты. Но сейчас, в кружевном пеньюаре, виднеющемся под теплой шалью, она неожиданно для Дуайта залучилась новыми красками. Особенно ему понравились оттенки нежно-розового в глубоком вырезе.

Глаза у миз Хартиган, к слову, лучились не менее красивыми оттенками. Только зеленого, а не розового.

«Ловить ночь?» – вспомнил Дуайт и усмехнулся.

Сразу же за ухмылкой случилось две вещи. Первой оказалась крепкая и звонкая пощечина, отвешенная правой рукой миз Хартиган. Второй то, что Дуайта уверенно взяла за отвороты куртки ее же левая ладонь и потянула за собой. В тяжелую сладость привозной пудры, щекочущий аромат неожиданно дорогих духов, остывающий запах свечного воска и мягкость самой обычной настоящей женщины, ждавшей его из рейда. Последней мыслью оказалось беспокойство по поводу Морриса, который мог их услышать. Но тут за его дверью чересчур громко, как в дешевой пьеске заезжего театрального балагана, заголосила Мегги, и Дуайт успокоился.

Птица, большой черный ворон, кружила над полем. Такое поле увидишь редко. Огромное, от горизонта до ленты реки. Золотящееся колосьями, переливающееся под солнцем. Небо, голубое, глубокое, чуть прореженное легкими белыми облаками, дарило тепло.

Дуайт смотрел на ворона, гадая, что он может значить.

У навахо ворон снился к серьезному. Хотя у навахо все и всегда к серьезному. У вудуистов из Орлеана ворон значил приход Барона. Если ворон огромен и глаза его светятся алым, подобно каплям крови. Разобраться в размере птицы и на что смахивают его глаза не получалось. У ранчеров ворон считался просто глупой и вредной птицей. Ранчеры воронов стреляли. Рейнджеры воронов уважали, в отличие от ворон. Но и у них ворон ничего конкретного не значил.

Будь Дуайт просто рядом с полем, он бы не переживал. Но если выпало смотреть на поле глазами ворона, а на саму птицу собственными глазами, то это явно сон. А как говорил дед, во сне можно увидеть многое.

Он покосился на себя, понимая, что с трудом может пошевелиться. Голова наклонилась вниз с болью. Неудивительно… если ты висишь на кресте, и, судя по всему, давно.

В разодранной рубашке Дуайт без всякого удивления разглядел копошащихся изумрудных жуков, что-то катающих из его плоти. Совершенно не больно, только сильно щекотно. Вместе с добрым и теплым солнцем от этого хотелось смеяться. Радоваться, пусть и вися, как чучело на поле. Дуайт посмотрел на тень. К его голове кто-то прицепил корону. Или большие рога.

Ворон опустился ниже, заложил красивый круг и оказался на плече Дуайта. Черный, заслонивший весь мир, каркающий. Дуайт-чучело пытался разобрать в его карканье нужное, но не получалось. Ворон каркал все сильнее.

Солнце задрожало и выплюнуло кровавый кусок горячего теста. Оно прошипело рядом с Дуайтом, растеклось по полю, сжигая и нещадно паля колосья. Жуки, тонко зазвенев, поднялись тучей в воздух, заскрежетали, на глазах покрываясь ржавой броней и превращаясь в саранчу.

Ворон повернул голову, глядя в глаза Дуайта-чучела застывшей багровой бусиной. И каркнул:

– Смерть уже рядом, внук.

Дуайт вздрогнул, просыпаясь. Поискал глазами миз Хартиган, застыл, глядя на стоящую у окна женщину. Рассвет мягко вошел в комнату, залил ее нежно-персиковым отблеском, позолотил кожу женщины. Под золотой кожей явственно и страшно проступили черные грубые веревки вздувшихся сосудов. Дуайт знал, что случится дальше. Знал, но не хотел шевельнуться, понимая, что больше ее в его жизни не будет.

Рука, крепкая сильная рука женщины вцепилась в тяжелый свинцовый ставень. Приоткрытый, он ходил ходуном в такт трясущимся пальцам. Пляска святого Витта всегда идет рядом с одержимыми.

Дуайт сглотнул, стараясь не издать ни звука. Голыми руками справиться с умершей и заново родившейся во зле миз Хартиган может оказаться тяжело. Солнце добавило к золоту алого. Женщина шевельнулась, перенесла вес с ноги на ногу.

Ноги сразу выдавали в ней девчонку с ранчо. Крупные ступни с длинными пальцами и совсем не круглыми пятками, раздавленными годами, лишними фунтами и наследственностью. А она их любила, свои ноги, даже покупала дорогой лак и красила ногти. Дуайта трогало это увлечение.

А еще миз Хартиган всегда смущалась собственных плечей, широких и крепких. Да и не только они у нее были широкими и крепкими. И это тоже нравилось Дуайту Токомару Оаху. Именно, что теперь уже – нравилось.

«Пустынный брат», рейнджер, солдат отличается от обычного человека так же, как его собственная автоматическая винтовка отличается от мелкокалиберки, подаренной бою на тринадцать лет. Это аксиома, по-другому в Землях Дьявола не выжить. Дуайт вздохнул и потянул на себя самое близкое оружие из имеющегося. Собственный ремень, с пряжкой, утяжеленной свинцом. До кобуры с «кольтом», лежавшей где-то под кроватью, он все равно не успел бы дотянуться. Миз Хартиган, бывшая миз Хартиган и его, Дуайта, бывшая любовница, развернулась на месте и прыгнула, распрямившись тугой пружиной. Мир замер, вздрогнул, почуяв кровь, и ринулся вперед с утроенным напором.

Ударить стоило один раз. Точно, сильно и надежно. У Дуайта получилось. Все сразу. Череп глухо и страшно кракнул, вминаясь, и ее не стало. Через распахнутый стальной ставень в комнату заходило утро, жаркое солнце и крики форта. Козлоногий Джек смог перебраться через стены. Дуайт сплюнул, взводя «кольт» и окончательно отправляя бедную миз Хартиган в путь. Рай или Ад – выбирать уже не ей.

– Моррис! – позвал он и спустился вниз, на ходу заряжая куцый огрызок двустволки, спрятанный за портретом бывшего хозяина дома. – Моррис!

Приказ Шепарда, запрещавший хранить тяжелое личное оружие в самом городе, сейчас казался как никогда глупым. Много навоюешь с имеющимся?