Читать книгу - "Ужасы войны - Тим Каррэн"

вкус пламени ее быстро проучит, - oн вновь принялся ее раскуривать. - А? Лучше?.. Нет, по-прежнему упрямится, озорник. Ну что ж. Передай мои наилучшие генералу. Скажи, пусть заглянет на чашку чая. Да... Скажи, будет очень кстати. Не посчитаешь за дерзость, если я попрошу еще табаку? А? Что ты сказал?

К тому времени Боуэс уже не слышал его. Он был благодарен за вонь войны. Вонь безумия в блиндаже была куда хуже.

7

Гуськом они прошли через еще одно выжженное и почерневшее кладбище деревьев.

У них были винтовки "Энфилд" и револьверы "Уэбли". Пояса с гранатами. Фонари болтались на ремнях. Траншейные ножи наточены, штыки нацеплены. Киган нес пулемет Льюиса, его люди были нагружены магазинами для него.

- Вот что нам нужно, так это одна из тех жидкостных огнеметных штук, - говорил Киган Стаббсу, пока они шли по изрытому ландшафту. - Видал такие, приятель? Черт возьми, какое они устраивают шоу! Видел, как немцы использовали такую штуку под Ипром. Они надевают на спину баки с бензином, соединенные с этими шлангами. "Фламменверфер", так они их зовут. Видел, как немцы атаковали наш дзот, эти шланги плевались языками пламени на двадцать, тридцать футов. Залили наши позиции. Зажарили всех до хрустящей корочки. И, Господи, этот запах в воздухе - как мясо, жаренное на вертеле. Огромные масляные облака дыма.

- Что вы сделали? - спросил Стаббс.

- Целились в баки. Бум! Облако огня - и нет больше немцев!

Земля была холмистой, разорванной, блестела, как смазанная жиром. Шел дождь, и туман поднимался из рваной бурой почвы. Были склоны, поросшие деревьями, превращенные в огромные завалы от обстрелов. И, конечно, еще тела - некоторые обглоданы до скелетов, другие свежие и раздутые. Стаббс увидел руку, торчащую из грязи, словно просящую ее вытащить. Они видели немецкий труп, на котором кормились две грязные, облезлые кошки. Они ободрали большую часть мяса с лица, отрывая его сырыми кусками и глотая.

Крамбли сказал:

- Разрешите пристрелить этих ублюдков.

- Отказано, - сказал Боуэс.

У них была задача, сказал он всем. Крысы? Кошки? Здесь были штуки и похуже. Последнее, что им нужно, - это наткнуться на немецкий патруль.

- Сегодня мы можем ничего не найти, парни, - продолжил он. - И, может, часть меня надеется, что так и будет. Но если найдем... если найдем, мы должны быть готовы, ясно? - oн специально остановил их, чувствуя, что они близко. Раздал сигареты. Пинта рома пошла по кругу. - Сегодня вы можете увидеть нечто, парни. И они могут быть хитрыми, умными. Они могут выглядеть как люди, может, как дети... но, черт возьми, они не люди, понятно? Эти твари... они злобные... вы для них просто добыча. Помните это. Они не человечнее кусков ходячего мяса. Неважно, как они выглядят, как себя ведут. Увидите их - стреляйте на поражение. Понятно? Потому что, если не сделаете этого, Бог нам в помощь. Мы никогда не вернемся домой.

Это было достаточно ясно, и они пошли дальше, пробираясь через разоренный, изувеченный пейзаж.

Стаббс думал о туннелях.

И союзники, и немцы вырыли мили туннелей в грязи Фландрии. Многие были заброшены. Многие - нет. Другие обрушились. Суть в том, что местность была изрыта, как соты. И что могло быть лучше для этих маленьких ужасов, чем бесконечные проходы? Эти норы могли увести их куда угодно. На поля сражений, в могильники и обратно в их логова. Идеально. Он сам видел, как они поднимались из воды, чтобы забрать Пигги. Похоже, они прекрасно справлялись в затопленной, темной черноте.

Это была мысль.

Примерно через полчаса они вышли на заброшенную, заросшую сорняками дорогу и пошли по ней. Деревья здесь были черные и безлистные, опутанные туманом, но сейчас была осень, и это не удивляло. Это было от смены сезонов, а не от войны. Ветер гнал мертвые листья под ноги и закручивал их в вихри на пустынных, угрюмых полях. Встречались редкие воронки, но тел не было. Костей тоже немного, и те - обесцвеченные, изгрызенные.

Но никто не решился это комментировать.

Через десять минут Киган сказал:

- Ага, взгляните-ка на это.

Все посмотрели. Скелет в грязных лохмотьях был зажат между стволом раскидистого дуба и несколькими ветвями, в пятнадцати футах над землей. Его челюсти были раскрыты, словно в крике. Что-то свило гнездо в клетке ребер. Оттуда, где они стояли, не было видно ни ран, ни переломов, ни следов пуль или обугливания.

- Как думаете, что его достало? - спросил Чалмерс.

Но все как-то знали, что это была не война.

- Может, он умер от голода, - предположил Стаббс. - Может, прятался. Может, он так боялся чего-то, что не спустился.

Они шли по дороге еще минут двадцать, и вот она появилась.

Заброшенная деревня.

Она раскинулась на холмах - маленькие дома и рушащиеся кирпичные лавки, мрачная игла церковного шпиля возвышалась над всем. Мощеная булыжником дорога вилась через нее, но, как и дорога к ней, была захвачена сорняками и дикими травами. Это место могло быть чем угодно, но только не уютным. Над крышами и накренившимися стенами висела ощутимая пелена ужаса. Темные, безжизненные окна взирали на солдат с пустотой, в которой чудилось нечто недосказанное. Что бы ни пряталось в этой пыльной тишине - оно предпочитало оставаться в тени.

- Что случилось? - спросил Крамбли. - Они просто взяли и ушли? Это война? Так, что ли?

Чалмерс покачал головой.

- Война не подходила к этому проклятому месту и на милю. Дело не в этом.

И это было так. Все это знали.

В деревне витало дурное предчувствие - зловещее, будто зараженное изнутри ощущение, от которого хотелось обернуться через плечо. В неподвижном воздухе застыла странная, ядовитая гниль - не та, что поднимается над полями сражений, но нечто иное, глубже, извращеннее. Это зловоние было как болезнь: злокачественное, разлагающее, чуждое самому понятию жизни. Даже тени казались неправильными. Их было слишком много или слишком мало. И тишина... такая глубокая тишина. Ни одна птица не пела. Ни шороха, ни вздоха - леса, черной стеной подступавшие со всех сторон, затаили дыхание. Повисла тишина - не просто мертвая, но смертельная, насыщенная ощущением скрытого ожидания, чьего-то холодного, пристального взгляда. Это была атмосфера моргов и склепов: тишина, в которой смерть еще не ушла, но уже не скрывается.

Но она не была пуста.

Людей, возможно, и не было, но пусто не было. В воздухе витало что-то темное, злобное,