Читать книгу - "Ошибка Синей Бороды. Фантастический мистический роман - Ирина Лем"

Полковник набрался храбрости, завел обвинительную речь. И тоже небескорыстно: в надежде получить одобрение де Лаваля за отвагу перед лицом смерти. После чего откроются радужные перспективы – отмена приговора, повышение статуса и – кто знает! – предложение стать заместителем маршала Франции. А что? В мечтах высоко летать не запретишь.

- ...заварим мировую исламскую революцию, а я с удовольствием соглашусь возложить на себя почетные обязанности ее бессменного вождя! – выкрикнул Каддафи и, размахнувшись, грохнул кулаком по столу.

Блюда с прогнившими, смердящими деликатесами дружно подскочили и... исчезли. Дарья, Эржбета и Генри Говард с упреком посмотрели на диктатора. Он что – дурак, что ли? На голодное существование их и себя обрек, теперь еды ждать следующие триста лет придется... Прелати хохотнул в кулак. Жаннет вздохнула с облегчением: исчезли отвратительно вонявшие протухлости, вместе с ними ее тошнота.

Она посвежела лицом и воспряла духом. Вместе воспряло любопытство.

- Простите, полковник, забыла спросить у вас в шатре. За что вы попали в здешнюю компанию? Расскажите, кого убили, съели или расчленили... – спросила Жаннет с сарказмом, который не собиралась вуалировать.

- Лично я не съел ни одного врага. А надо было! По политическим мотивам. Поверьте профессиональному диктатору: врагов надо уничтожать сразу по возникновении у них крамольных мыслей. Жестоко и беспощадно. Не задумываясь. Не тратя много денег. Не ссылать на необитаемый север, на заброшенный остров или на другую планету с билетом в один конец. Действовать просто и эффективно: затравил собаками, затоптал верблюдами – экономически выгодно, экологически чисто.

Можно и более изощренно расправиться. Вот изящный способ - для ценителей убийственной эстетики. Трюк на грани искусства, называется «полет смерти». Изобретен военной хунтой в Аргентине. Врага государства сажают в самолет и сбрасывают над океаном. Идеальное убийство: человек исчезает без следов, свидетелей и доказательств. Одни акулы знают его дальнейшую судьбу, но они еще разговаривать не научились. Отсюда вывод. Нет человека – нет проблемы, как сказал Кастро, когда Че Гевара уехал в Боливию совершать государственный переворот. Однако, не успел.

- Почему?

- Умер от аллергии на воду.

- Я думала от автоматной пули, - проговорила Жаннет, вспомнив фото симпатичного парня в зеленой беретке с красной звездой.

Портрет она видела на майке предводителя движения за права сексуальных меньшинств. Связи не поняла, но неважно. Портрет давно потерял первоначальное значение. Растиражирован до потери понятия о вкусе, от чего образ героя-революционера превратился в приторно-кичевый сюжет. Сейчас лицо с фото можно встретить практически везде: на супермарктовских пакетах, пододеяльниках, кружках для кофе, картонных подкладках для стаканов, стенах латиноамериканских трущоб.

С чьей-то легкой руки бородатый красавец-партизан стал международным символом борьбы. За что, против кого – неизвестно. Единственная причина популярности – фотогеничный лик. Парень с тревогой смотрит в небо, будто с минуты на минуту ожидает бомбардировки, грозящей выкурить его с товарищами из джунглей.

Невозможно не посочувствовать этому симпатичному рыцарю-романтику, не умевшему бездеятельно существовать. Которому скучно было почивать на лаврах после совершения очередной революции. Который боролся насилием против насилия, за что ему оказали большую честь - увековечили на кубинской валюте...

- Про пулю потом придумали, - сказал Каддафи, убежденный по привычке всех диктаторов в своей всегдашней правоте и не терпевший возражений. – Чтоб красиво звучало. Че Гевару превратили в плакатного идола. Извратили его первоначальные идеалы - против капитализма, несущего с собой эпидемии приобретательства и обжирательства.

Нынешняя молодежь не подозревает, за что товарищ Че сражался и погиб. Думают: раз на майке нарисован, значит селебрети-персона. Ди-джей там или герой реалити-шоу. Я вот тоже мечтаю быть увековеченным - хотя бы на пакете с чипсами или рулоне туалетной бумаги. Как думаете, лучше сняться в очках или без фуражки?

Вопрос его прозвучал не в тему и безадресно, потому сиротливо завис.

2.

- Господа, посторонние вопросы и ответы потом, сейчас о главном, - призвал к порядку Жиль де Рэ, пристукнув деревянным судейским молоточком по подставке. Которые появились ниоткуда и очень кстати. – Вернемся к теме заседания. Слово для оправдания имеет русская помещица, мучительница дворовых девок, самодура и душегубка Дарья Николаевна Салтыкова.

Помещица начала с причитаний.

- Ох, не была я счастлива в жизни, а так хотелось возвышенной любви! – начала она плаксиво. Положила один локоть на стол, другой поставила вертикально, подперла щеку. Мечтательно поморгала ресницами. – Не понять вам одиночества пригожей на лицо девушки двадцати шести лет, оставшейся с двумя детьми без мужа. В самом расцвете сил...

Разве можно меня осуждать, что влюблялась без памяти? Сначала в дворянина Тютчева, но тот оказался изменщиком. Три года мне голову морочил, а женился на другой. Я, разумеется, осерчала, приказала его бомбой взорвать. Не повезло - сорвалось. Дважды. Первый раз бомба некачественная оказалась, второй раз – холопы. Предали меня мои же дворовые, предупредили изменщика. Я попереживала, конечно. Пару горничных из-за того в гроб свела, да вскоре на другого внимание обратила.

На того самого Ермолая Ильина, гайдука конюшенного. Который моих нерадивых девок до смерти нагайками порол. Очень уж красив был на внешность, истинно русский богатырь, не чета вашим измельчавшим европейским мужчинкам.

Только разгневался на меня Господь за что-то, и с Ермолаем не повезло. Зря я трех его жен замучила. Особенно жалко было последнюю, кроткую красавицу Феклу. Помню, коса у нее была на зависть – до пола. Глаза серые, застенчивые. Когда колотила ее поленом по голове, у самой от жалости слезы рекой... – Дарья фальшиво всхлипнула.

- Да ладно тебе, хоть перед нами не рисуйся, - прервала Эржбета слезное вранье подруги. – Никого тебе не было жаль, потому дурила напропалую.

- Нет, ну честно! С ума я сошла от любви, вернее – от ее недостатка, потому и совершала безрассудства со смертоубийствами. Был бы у меня муж ласковый да пригожий, тот же Ермолай, я бы не зверела от тоски. Наоборот, доброй стала, его только и ублажала бы. Трудно ведь женщине в одиночестве, до беды недалеко.

Тот неблагодарный Ермолай не только не ответил на чувства, но предателем оказался. Сговорился вместе с другим холопом, написал против хозяйки челобитную императрице – где это видано? После чего меня схватили, судили, ставили к позорному столбу. Потом в монастырь до конца жизни заточили. За что, спрашивается?

- За убийства, - сказала Жаннет.

- В безрассудстве совершала, не ведала, что творила... Любила безумно.

- Зачем Жанну хотела покусать? – уточнил для ясности де Лаваль.

- Не хотела причинить ей смертельного вреда, только полстаканчика свежей кровушки испить. Очень мне надо по-новой воскреснуть, оправдаться. Ведь меня после смерти какими только оскорблениями ни называли... Я вот тут записала для памяти.