Читать книгу - "Предначертание - Вадим Давыдов"

К концу месяца отряд был окончательно сформирован. Не сказать, чтобы это не стоило Осоргину усилий. Стоило, да ещё каких. Гурьеву он поверил, и практически сразу. Но, когда случилось это несчастье с… Как относиться к Рэйчел, Осоргин, по правде говоря, не знал, — все известные определения и слова, вроде «пассия», «подруга», «возлюбленная», к этому случаю не подходили, чувствовал Осоргин, натурально печёнкой чувствовал, — что-то неизмеримо более серьёзное за их отношениями стояло, чем «мальчик девочку любил». Словом, когда случилось несчастье, Осоргин испугался. Потому что над такими случайностями не властен человек. Бывало, что и по куда более пустячным поводам расстраивались куда менее значительные замыслы. Вот только не про Гурьева были такие штуки, кажется. Я в его годы точно с катушек бы съехал, подумал Осоргин. А он… Папироску выкурил – и вперёд! И всё равно – непонятно. Не то, чтобы кавторанг чертей испугался. Несмотря на то, что никаких сомнений в рассказе Гурьева он никогда не испытывал, что-то мешало ему осознать и представить события во всей их полноте. И потому опасения его по поводу колдовства и демонов были скорее умозрительными, чем реальными.

А Гурьев вёл себя так, словно и не случилось ничего из ряда вон выходящего. Встречался с кандидатами, для чего арендовал соответствующее помещение, состоявшее из приёмной и двух кабинетов, один из которых занимал сам, а второй предоставил в распоряжение Осоргина. Никаких барышень-машинисток – учёт Гурьев вёл самостоятельно. В день он встречался не более, чем с пятью-шестью претендентами, предварительно отобранными моряком, после чего немедленно сообщал свой вердикт. Отвергнутым кандидатам вручалось соответствующее вознаграждение. Честное слово не распространяться о смысле и содержании беседы, а также весьма приличная сумма в полновесной британской валюте, как нельзя лучше способствовали сговорчивости людей, чьё материальное положение и состояние бумаг отнюдь не внушали им самим оптимизма. Что Гурьева радовало – из отобранных Осоргиным он не признал годными лишь четверых. Можно было считать, что капитан справился с задачей кадровика блестяще.

Люди выходили от Гурьева такими, словно у них крылья за плечами выросли в одночасье. Осоргин и радовался, и поражался до глубины души, сознавая, что на него самого Гурьев действовал именно таким образом, и совершенно не понимая, как ему это удаётся. Секрет же Гурьевского обаяния и почти – именно почти – гипнотического воздействия открывался просто. Начав учиться этому ещё под руководством Мишимы и доведя искусство настройки на мимику, жестикуляцию и интонацию собеседника почти до совершенства у Накадзимы, Гурьев таким «притворством» сравнительно легко завоёвывал сторонников. Ему вовсе не требовалось во время первой же беседы раскрывать все карты или преодолевать инстинктивное недоверие, сопротивление, а то и общее разочарование в жизни. И если он видел, что так подстроиться под сидящего перед ним человека не удаётся, Гурьев такого кандидата неизбежно отсеивал. На мужчин подобный приём действовал безотказно. Правда, с женщинами всё обстояло несколько по-иному.

Иногда, впрочем, он менял тактику, хотя расчёт при этом оставался. С определённым психотипом можно – и нужно было – действовать в несколько ином ключе. Гурьев переставал подстраиваться под собеседника и отвлекать. Наоборот, сосредотачивал внимание на себе и своих словах, предельно, можно сказать, сосредотачивал. В этом случае в силу вступал иной механизм – внешние данные Гурьева в сочетании с абсолютной убеждённостью в своей правоте. Но убеждённость не фанатика, а уверенность и сила Хранителя. Из таких – сразу, без длительной подготовки – получались его главные сторонники. И таких он тоже научился уже видеть.

Перед тем, как закрыть «контору», Гурьев выдал Осоргину очередную порцию денежного довольствия и сказал:

— Соберите всех, кто ещё остался в Лондоне, и поезжайте в Мероув Парк. Распорядитесь насчёт размещения и пропитания. Прислуга имеет соответствующие инструкции. Да, и, пожалуйста, ничему не удивляйтесь. Договорились?

— После разумного беркута и бесов в хороводе вряд ли меня можно удивить ещё чем-нибудь, — криво усмехнулся Осоргин.

— Ну, вот только не нужно этого нездорового мистицизма, Вадим Викентьевич. А поводов для удивления хватит, вы, главное, не поддавайтесь.

— Слушаюсь.

— Завтра в восемнадцать ноль-ноль – торжественный обед по случаю начала занятий.

— Открытие Кадетского корпуса, — кивнул моряк.

— Так точно, господин капитан. И через два месяца это будет самая маленькая и самая могучая армия в мире.

— Вы сумасшедший, Яков Кириллыч.

— Знаете, сколько людей уже сообщили мне об этом? — отчаянно улыбнулся Гурьев. — Вам не повезло очутиться даже в первой сотне.

— А вы?

— Мне ещё предстоит парочка мероприятий в городе, а потом я подъеду. Самостоятельно. Вы не утруждайтесь, ваша карьера личного шофёра давно и благополучно завершилась. Что-нибудь ещё? Говорите, говорите.

— Есть ещё один человек.

— Кто?

— Генерал Матюшин.

— Какой Матюшин?! — Гурьев даже не задумался скрыть удивление. — Матюшин?! Он… в Лондоне?! Постойте, Вадим Викентьевич. Ему полагается быть в Сербии, кажется?

— А вы откуда знаете?! — пришла очередь Осоргина задирать брови.

— Да уж знаю, — Гурьев нахмурился. — Вот как. Я не знал, что он здесь.

— Яков Кириллович, это, собственно… А, всё равно…

— Я вас внимательно, господин капитан, — прищурился Гурьев.

— Ну… Я, одним словом, рискнул, что называется. В свете возникающих перспектив, и так далее… Отбил телеграмму и выслал денег на дорогу.

— Вот уж кого я никак не рассчитывал заполучить, — Гурьев посмотрел на Осоргина и улыбнулся. — Ну, Вадим Викентьевич! Похоже, я в вас не ошибся.

— То есть… вы не возражаете?

— Я-то не возражаю, — Гурьев сел, сложил руки в замок и подпёр ими подбородок. — Как мне отношения с генералом и гением разведки строить прикажете? Боже ты мой. Матюшин, подумать только!

— Николай Саулович – человек выдающихся достоинств и выдающейся же скромности. Никаких эксцессов не будет. Слово офицера.

— Я и без вас знаю, что эксцессов не будет, — проворчал Гурьев. — Я ведь совсем о другом говорю. Ладно. Потом. Где он?

— Я…

— Сняли ему комнату в меблирашках. Вадим Викентьевич, а ведь это гафф.