Читать книгу - "Сны в Ведьмином доме - Говард Филлипс Лавкрафт"

Постепенно я приближаюсь к самой трудной части своего повествования — трудной еще и потому, что я не могу целиком поручиться за реальность изложенных в ней фактов. Временами мне кажется, что все это не было галлюцинацией; но тогда происшедшее со мной приобретает воистину грандиозное значение для всего человечества — именно таким настроениям я и обязан тем, что пишу сейчас этот отчет.

Мой сын, профессиональный психолог, прекрасно осведомленный обо всех связанных с этим делом обстоятельствах, должен быть первым, кто прочтет и даст оценку моему труду.

Для начала я намерен обрисовать чисто внешнюю сторону происшедшего — так, как она представлялась людям, все это время находившимся в лагере.

В ночь с 17 на 18 июля я лег раньше обычного, но не смог заснуть. Поднявшись около одиннадцати часов, я выбрался из палатки и, как бывало уже не раз, автоматически зашагал в северо-восточном направлении. По выходе из лагеря мне попался навстречу один из наших рабочих, австралиец по имени Таппер. Мы молча кивнули друг другу и разошлись каждый в свою сторону.

Небо было чистым от горизонта до горизонта, ущербный месяц разливал по пескам свой зловещий мертвенно-белый свет. Было на удивление тихо; ни единого дуновения ветра не замечалось и после, на протяжении пяти с лишним часов, что подтвердили Таппер и другие не спавшие еще члены экспедиции, которые видели в лунном свете мою фигуру, быстро удалявшуюся на северо-восток по голой песчаной равнине.

В половине четвертого утра яростный порыв ветра обрушился на лагерь, разбудив людей, сорвав и завалив три палатки. Небо по-прежнему было ясным; светила луна. При осмотре палаток обнаружилось мое отсутствие, но, зная о моей привычке прогуливаться по ночам, никто особенно не встревожился. Только трое из наших людей — все трое австралийцы — почувствовали нечто странное и зловещее в окружающей атмосфере.

Маккензи объяснил профессору Фриборну, что страх этот передался людям от рассказов туземцев — последние нередко распространялись о злых ветрах, в ясную погоду проносящихся порой над этими районами пустыни. Ветры, по их словам, вылетали из огромных каменных домов глубоко под землей, где творились невероятные и ужасные вещи.

Около четырех часов буря прекратилась столь же внезапно, как и началась, оставив после себя измененный до неузнаваемости ландшафт. В шестом часу, когда потускневшая луна склонилась к западному горизонту, я наконец появился в лагере — без шляпы и фонаря, в изодранной и грязной одежде. Большинство людей уже вернулись на свои койки, лишь профессор Дайер с трубкой в зубах сидел перед входом в палатку. Увидев меня задыхающимся, оборванным, с почти безумным выражением лица, он позвал доктора Бойла, и они вдвоем уложили меня в постель. Вскоре к ним присоединился и мой сын, разбуженный всей этой возней, и они дружно принялись уговаривать меня успокоиться и попытаться заснуть.

Но спать я не мог. Мое психическое состояние было совершенно необычным — никогда прежде я не испытывал ничего подобного. В конце концов я потребовал, чтобы меня выслушали, и начал сбивчиво и путано описывать все со мной происшедшее.

Я сказал им, что во время прогулки, почувствовав усталость, прилег на песок и незаметно для себя задремал. Тут мне и приснился самый ужасный сон из всех мною виденных за эти годы. Когда же я был разбужен стремительно налетевшим бешеным порывом ветра, мои натянутые до предела нервы не выдержали. Я в панике пустился бежать наугад, не разбирая дороги, запинаясь, падая и разрывая одежду о выступы полузасыпанных песком каменных блоков, в результате чего и приобрел столь плачевный вид. Должно быть, я проспал довольно долго, судя по тому, что сейчас было уже утро.

Я не вдавался в подробности относительно увиденного мною — будь то наяву или во сне — и был крайне сдержан, когда речь заходила на эту тему. Однако я заявил о необходимости изменить план дальнейших работ и настаивал на том, чтобы не продолжать раскопки в северо-восточном направлении.

Аргументация моя была не очень-то убедительной — я ссылался на постепенное уменьшение числа блоков, на нежелание раздражать и пугать суеверных рабочих, на возможное сокращение поступающих из колледжа средств и на другие столь же нелепые и не относящиеся к делу вещи. Как и следовало ожидать, никто не воспринял всерьез мои слова, даже мой сын, который был заметно обеспокоен состоянием моего здоровья.

Весь следующий день я провел в лагере или его окрестностях, ни разу не приблизившись к месту проведения раскопок. Я решил как можно скорее возвратиться домой, поскольку не мог больше поручиться за свои нервы, и взял с Уингейта обещание перевезти меня самолетом в Перт — около тысячи миль на юго-запад отсюда — сразу же после завершения им воздушной разведки того участка пустыни, где я накануне провел ночь. Я рассуждал следующим образом: если ему удастся обнаружить какие-либо подтверждения того, что я видел ночью, я, невзирая на риск быть осмеянным, категорически воспротивлюсь продолжению раскопок. В этом случае на моей стороне наверняка окажутся рабочие, и без того уже напуганные зловещими предсказаниями туземцев. Поддавшись на мои уговоры, сын вскоре после обеда совершил облет указанного района, не найдя там абсолютно ничего интересного.