Читать книгу - "Холодная рука в моей руке - Роберт Эйкман"

По-прежнему дрожа, Роза опустилась в кресло у маленького камина; ее не оставляли мысли о минувшем разговоре, смысл его по-прежнему представлялся ей туманным и ускользающим. Я слишком чувствительна, подумала она, наверное, уже в сотый, а то и в тысячный раз; впрочем, мысль эта не нуждалась в том, чтобы облекать ее в слова. Роза пребывала в столь сильном беспокойстве (причины которого на сей раз были не вполне понятны ей самой), что вполне могла подумать «я сошла с ума»; подобное признание могло до некоторой степени ее успокоить, ибо предполагало, что она не несет ответственности за себя и за последствия своего побега. Однако вместо этого она употребила слово «чувствительна», и мысль о том, что в данных обстоятельствах оно может приобрести совершенно новый смысл, пронзила ее насквозь. Пятнадцать лет назад Деннис заявил, что с первого взгляда предположил в ней наличие «чувствительности», и именно по этой причине «ею заинтересовался». Он всегда проявлял особую озабоченность подобными материями и мог говорить о них до бесконечности, хотя, возможно, все эти разговоры не имели особого значения. Так или иначе, в скором времени он встретил какую-то девушку из Индокитая, которая оказалась еще более чувствительной, и уверился – если только Деннис когда-либо был хоть в чем-то уверен – в том, что именно с ней ему следует жить. Деннис растолковал Розе, что «чувствительность» в его понимании не имеет ничего общего с тем смыслом, которое придает этому слову весь остальной мир. Роза вполне разделяла его взгляды и приняла решение при любых обстоятельствах не воспринимать себя как обладательницу неких исключительных психологических особенностей. До недавних пор она и не вспоминала о своей чувствительности. Если я и в самом деле чувствительна, значит, Дюкен и ей подобные должны это ощутить, рассуждала она. Всякий раз, когда Роза посещала мадам Дюкен в ее жилище, что она, к своему собственному удивлению, делала довольно часто, она обнаруживала там целую толпу родственников, болтающих на своем непонятном говорке в кухне, которую они называли вовсе не кухней. «Семейство Дюкенов» вскоре стало для нее чем-то вроде хора в древнегреческой трагедии; этот всезнающий хор стоял на заднем плане ее жизни, постепенно выдвигаясь на передний план.

Хотя октябрь уже близился к концу, огонь в камине не горел. Одна из причин этого заключалась в том, что достать уголь здесь было непросто. Практически весь уголь, который ввозили на остров, забирали фермеры. В прошлую зиму Роза страдала от холода в течение восьми или девяти недель, пока не устроила истерику в конторе торговца углем, вынудив его продать ей достаточное количество драгоценного топлива. Едва ли не в тот же день он прислал ей целую тонну; уголь доставила пара молодых людей, которые на собственных спинах таскали тяжеленные мешки по ухабистой аллее, ведущей от дороги к ее дому; это заставило Розу усомниться в том, что угля на острове действительно мало. Скорее всего, видимость нехватки создавалась искусственно, дабы такие, как она, скупали весь уголь, пускаясь ради этого на унижающие человеческое достоинство уловки. Отвращение Розы к подобным уловкам было так велико, что порой даже холод казался предпочтительнее. Она успокаивала себя мыслью, что осень едва перевалила на вторую половину и до зимы еще далеко. Встав с кресла, Роза направилась в заднюю часть дома, где находились ее спальня и будуар, сняла свитер, по обыкновению, бросила взгляд в зеркало на собственный бюст и надела другой свитер, более толстый и пушистый. В комнате царил печальный полумрак, так как за единственным окном находился высокий земляной откос, преграждающий доступ дневному свету. Вероятно, это помещение изначально предназначалось для детей, а родительская спальня находилась в примыкающей к нему комнате, где Роза устроила гостиную, которую еще не успела обставить; скорее всего, тогда большую часть дневного времени все члены семьи проводили в комнате, где ныне располагалась кухня. Войдя в эту самую кухню, Роза принялась резать овощи, необходимые для стряпни.

В тот день первая трапеза, которую ее мать удостоила бы звания «настоящей», и последовавшая за ней чашка кофе оказали на Розу весьма своеобразное воздействие, обострив все ощущения. Мадам Дюкен оставила ее бродить в тумане догадок и предположений: буквальный смысл сказанных экономкой слов представлялся очевидным, однако этого нельзя было сказать об их подтексте.

Началось с того, что одна из знакомых мадам Дюкен пожелала узнать, где обитает Роза.

– Ах! – воскликнула она, когда мадам Дюкен с готовностью удовлетворила ее любопытство. – Это ведь там, где меняют носильщиков.

Возможно, она изъяснялась на патуа, возможно, на смеси языков – так или иначе, Роза ее поняла.

– О каких носильщиках идет речь? – спросила она, рисуя в воображении картины французских вокзалов.

Ответом ей было молчание; после затянувшейся паузы мадам Дюкен произнесла нечто уклончивое и невразумительное, хотя и любезное.

– Нет! – воскликнула Роза, почуявшая, что ее хотят обвести вокруг пальца. – Я хочу знать. Прошу вас, объясните.

Мадам Дюкен произнесла что-то менее любезным тоном, однако смысл ее слов был все так же туманен. Роза начала выходить из себя и не смогла этого скрыть, о чем впоследствии сожалела. В конце концов мадам Дюкен приоткрыла перед ней завесу тайны, то ли в приступе возмущения, то ли потому, что сочла это необходимым. Так или иначе, экономка пустилась в объяснения, а все остальные время от времени вставляли сдержанные или же взволнованные замечания на своем диалекте.

По всему острову, сообщила мадам Дюкен, да, абсолютно по всему острову, тянутся дороги: «Les vrais chemins de l’eglise». Эти дороги могут привести к храму – каждый сам знает, где он, его храм. Многое из того, что она сказала, осталось за пределами понимания Розы. Затем последовала пауза, после которой мадам Дюкен перешла к сути проблемы: эти дороги могут также привести человека к его могиле. По этим дорогам несут тела умерших; одна из таких дорог проходит через Ла-Вид, и груз, таким образом, всякий раз проносят в нескольких дюймах от ее входных дверей; более того, Ла-Вид, как Роза уже слышала, является местом, «где меняют носильщиков». Несомненно, в этом выражении заключался таинственный и весьма важный смысл. Любому должно быть ясно, что совершать свой последний путь по иной дороге до крайности нецелесообразно. Каждое из тех немногих слов, что неохотно, но благоговейно произносила мадам Дюкен, западало в душу, а молчание, следовавшее за ними, было исполнено значительности. Роза не могла в точности постичь, что́ означают эти слова; она поняла лишь, что около ее дома обитают призраки умерших, незаметные для нее, но видимые и почти осязаемые для ее экономки.

– Но я никогда не слышала ничего подобного! – воскликнула Роза, когда рассказ был закончен. Она была так взволнована, что, кажется, позволила себе схватить мадам Дюкен за рукав.

– Конечно, не слышали. До сей поры вы не обладали знанием, – просто и веско ответила женщина.

После того как эта фраза была произнесена, все погрузились в молчание.

Роза не знала, что и думать. Если эти жуткие кортежи действительно проходят около ее дома, за год она должна была увидеть хотя бы один из них; если же никаких кортежей нет, смыл рассказа мадам Дюкен, возможно, ускользнул от нее полностью.