Читать книгу - "Чертова Дюжина. Книга Вторая. - Дубравка Руда"

— Давай, вмаж этой сопле зеленой, выскочке! — Так обо мне отзывались. И Я решила кусаться.

— Так, шо тут відбувається? — Послышался голос пионер вожатой.

— Я питаю! Що тут сталося? — Строго повторила она. Мы перестали мутузить друг друга.

Я слезла с крепкой Ирки.

— Оця циганва… — Только начала жаловаться Ира на меня, но тут рукой пионер вожатая показала ей, мол, заткнись. Взгляд девушки упал на журнал.

— Ого! — Присвиснула она. — Оце тема!

Она полистала его, потом сунула под мышку, и пошла к выходу, виляя задом.

— Це мій! Мій! — Крикнула Ирка.

— Був твій, а став мій! — Спокойно ответила пионер вожатая.

— Це … — Питалась вставить Ирка.

— Рота закрила. — Железным голосом сказала девушка и удалилась.

— Це все из-за тебе! — С ненавистью гаркнула Ирка на меня.

— А не треба було перти сюди той журнал! — В лицо ей кричала Я.

***

На душе было скверно. Как обычно в таких случаях говорят — кошки скребут. Нет, вовсе не из-за журнала. Было предчувствие нехорошего, непоправимого. И ребята все не возращались. Я крутилась в кровати и не могла уснуть. Видимо соседку это достало, и она лягнула меня ногой в бок.

— Спи, давай, запихала вже.

Но спать не хотелось. Хотелось выть. Я скрутилась калачиком, поджала ноги, уткнулась лицом в подушку и заскулила.

Не знаю, сколько времени Я так «кублилась» но утром разбудили меня суетливые голоса. Кровать моя стояла возле окна, и солнце светило мне прямо в глаза.

Я отбросила одеяло, запрыгнула на подоконник и высунулась из окна. За окном бегали взрослые. Во дворе была милиция и скорая. Но самое странное, что реально насторожило… это носилки на земле. Тот, кто лежал на них, был накрыт с головой, белой простыней, на которой проступили и застыли капли крови.

— Що це? — Спросила тихо Я.

Другие девочки тоже стали просыпаться и подтягивались к моему окну.

Я открыла окно полностью и, хотела было спрыгнуть с подоконника. Это был первый этаж, не высоко и только взглянула в низ, как …

— Тссссс — Внизу, под окном, на корточках, сидели ребята. Один из них приложил палец к губам — Тссссс….

— Що трапилось? — Шепотом спросила Я.

На мальчишках «лица не было». А самый маленький плакал, размазывал сопли и слезы по щекам. Я чутвовала, случилось неладное и, боялась услышать, что…

— Колька! Колька, ночью под товарный поезд попал. — Сказал один из ребят.

— Ему голову разрезало. По рельсам размазало. — Сказал другой.

— Мы его … там на узловой. Мы думали они не тронуться. Думали… а он под колесами спрятался. Мы думали… — Шептал третий.

— Вы мне тут всех детей поперепугаете. — Кричала во дворе Воспитатель. — Чего сюда то, принесли? Чего!?!

Носилки унесли. И действительно странно, что сюда привезли, а не сразу в морг. Оказалось, что ребята, тащили Колю, в лагерь, думали, что фельдшер местный помочь сможет как то. Что голову соберут и пришьют обратно.

Смену закрыли. Детей, родители позабирали из лагеря по домам. Я не знаю, был ли третий поток. Наш отряд, весь, разьехался по домам.

Коля, это мальчик с нашей улицы, это ему, тогда, не достался вареник с вишней.

***

Осень, она такая разная бывает. Вот до октября, вроде еще ничого так, бабье лето случается. А вот ноябрь мерзкий. Дожди да грязь. И на улице особо не погуляешь, не побегаешь, грязь разве что башмаками месить? Да лужи мерять на глубину?

Баба Ганна, топила груду.

Груда, это отсек в печке, что-то типо камина, но закрытого. Топила углем и дровами вместе взятыми. Так лучше. Дрова быстрее прогорают, а от них уголь занимается. Уголь тепло держит долго, дрова сгорели, а уголь только начинает тепло отдавать.

Мне же было поручено тесто на блины, перемешивать и приговаривать «на зиму теплую, на зиму коротую», что-то в этом роде, не помню. Я стояла на табуретке и орудовала половником в глечеке. На сгорбленной спине бабы Ганны, умостился Гришка, рыжий кот.

— Онуця! — Спохватилась баба Ганна. — Ану злазай до погребу, принеси вареню з перічки.

— Угу. — Кивнула Я.

На улице лил дождь и выл сильный холодный, пронизывающий насквозь ветер. В такую погоду, плохой хозяин собаку не выгонит. Я спустилась в погреб. Взяла баночку смородинового варенья и, собиралась было вылазить, но тут вспомнила, про темный потаенный уголок, в котором якобы жил «бабай».

Я считала себя уже довольно взрослой особой и непригоже мне, непойми чего боятся. Я с мальчишками старше себя дралась, а тут «бабай» какой-то. Не на ту напали!

Я пошла туда, подсвечивая себе коногонкой.

Коногонка — это такой фонарь шахтерский, с личным аккамулятором, вещь нужная и удобная. Крепилась она на поясе, а сам фонарик надевался на голову.

Оказалось, что там маленький такой коридорчик, очень узкий и чем глубже в него, тем еще уже он становился, и ниже потолок. Наконец я уперлась во что-то и опустила взгляд в пол. Это были сапоги, кирзовые сапоги. Я решила рассмотреть все подробнее. И чем выше поднимался мой взгляд, тем отчетливее возникала фигура, сидящая на полу, в военной форме. Дошло до головы и …

Это был скелет! Скелет в военной форме второй мировой войны. Только форма эта принадлежала не советскому солдату, а фашисту!

Немецкая форма, солдата третьего рейха. Так корректнее звучит. Для совестких детей, все, что касалось тогда Германии, звалось и ассоциировалось с фашизмом и Гитлером.

Нет, не мумия, а именно скелет, но одежда на нем не сгнила. На голове была каска, а рядом лежало ружье. Я не закричала. Но из моих рук выскользнула банка с вареньем и разбилась вдребезге, капли варенья с осколками разлетелись повсюду. Да, Я дрожала, но не кричала. Так вот ты какой, бабайка, из темного уголка!

***

Вообщем, в землянку Я пришла без варенья. А баба Ганна жарила блины и не поворачивала головы в мою сторону. Она знала, что Я видела бабайку.

— Отак буває онуця. — Тихо всхлипывая, начала свой рассказ баба Ганна.

Я не буду вдаваться во все подробности. Это тяжело вспоминать. Да и бабе Ганне тот рассказ давался тогда с большим трудом. Человеческие судьбы, сложные и искалеченные войной. Мне маленькой девочке тогда, это казалось, просто историей, из книжек или из фильма. Да-да, о таком фильмы снимают.

А тот, «бабайка» из погреба бабы Ганны, точнее тело или то, что от него осталось, был некогда, солдат. Действительно, настоящий немец, с которым у Ганны, во время войны, любовь случилась.