Читать книгу - "Черника в масле - Никита Максимов"

Хреновый расклад.

Из него вытекает, что он не пристрелил шефа охраны «Транснефти» потому, что не чувствовал права на это. Неважно, морального или юридического. Или просто струсил. Или в который раз сработала привычка ничего не делать, уклониться от ответственности. Или понимал, что этот свирепый зверь ему действительно нужен, также как и его хозяевам. Те тоже, небось, воротят нос при встрече с Кузнецовым и вряд ли позовут на день рождения к своим детям. Но осознают его практическую пользу и необходимость. А может всё это вместе.

Неважно.

Что же до чувства гадливости и глухого презрения к самому себе…

Ничего не попишешь, бывает. Подумаешь, обделался. Первый раз, что ли. Главное помыться почище, да штаны отстирать. Ну и выпить ещё можно, покрепче. Чтобы думалось меньше и как можно скорее стало неважно, от чего тебя тошнит – от выпитого или от самого себя.

* * *

В положении Андрея, как единственного доступного пострадавшего по итогам поездки в Екатериновку, присутствовала некая многомерность. С одной стороны, он терпеть не мог быть в центре внимания, но, угодив в полное распоряжение Марины, был окружён этим вниманием сверх всякой разумной меры. С другой стороны, очутившись в роли пациента, он оказался надёжно изолирован от необходимости немедленно реагировать на последствия этой не самой удачной поездки. Рассказать о ней остальным пассажирам вызвался пастор, которому кроме этого надо было как-то утешать Джима Шэннона, чья жена вместе с прочими теперь оказалась в непонятном статусе. Арестованная? Задержанная? Военнопленная? Чёрт его знает, какое определение применимо в сложившейся ситуации.

Разбором полётов с точки зрения тактической занялся, естественно, Серёга. Ему же досталась не самая приятная миссия объяснить Рустаму, каким образом они лишились сразу двух единиц техники – джипа и автобуса. Ну и что, что первый в этой паре – старое корыто, чья конструкция явно черпала вдохновение в боевиках 80-х годов про постапокалипсис, а второй был в руках Татарина меньше двух дней и никто особо не рассчитывал на его долгожительство. Главный механик привязывался к железякам сразу и навсегда, переживал все поломки и потери крайне болезненно и казнил виновных в этом непреклонно и сурово. Сначала вспышкой безудержного гнева, а потом холодным, изматывающим игнорированием. Вот и на этот раз он сначала пять минут орал на Новикова, потом внезапно резко повернулся и ушёл прочь. К себе в мастерские, чтобы среди близких его сердцу машин и механизмов перестрадать обрушившееся горе. Серёга пошёл было вдогонку, но на выходе из лагеря его тормознула Гузель, жена Рустама. Сказал просто: «Не надо. Я разберусь». Взяла с собой младших дочерей и отправилась по тропинке в сторону укрытой в лесу поодаль от основного поселения базы техники. Новиков облегчённо вздохнул и потопал докладывать Андрею.

Тот тем временем обнаружил, что к двум первым состояниям – дискомфорту от избыточного внимания и облегчению из-за отсутствия необходимости решать и обсуждать неотложные вопросы – примешивается третье, странное и немного тревожное чувство. Кайф оттого, что можно на время забить на всё и просто побыть больным. Не принимая решений и не беря на себя ответственности. Безнаказанно повалять дурака, уступив настойчивости Марины, загнавшей его в постельный режим «хотя бы до вечера». Понятно, что уже к этому самому вечеру ему станет невыносимо вынужденное безделье, он слезет с кровати, возьмёт в руку палку, и, хромая, пойдёт снова заниматься своим привычным делом. Вникать в детали, решать вопросы, планировать и распоряжаться. Брать на себя ответственность.

Ну а пока пару часов можно побыть захворавшим школьником, расслабиться и полностью довериться ловким заботливым рукам Марины, которая втихаря поругивая Новикова, приводила в порядок его раны и болячки.

– Вот ведь чёрт большерукий, кто ж так делает-то, – доносился из-под марлевой повязки глухой бубнёж.

– Не зуди, – поморщился Андрей, когда она потащила пинцетом с его скулы кусок марли с присохшей к ней кровавой корочкой. – Дело ночью было. И в лесу, в придачу ко всему прочему.

– Да какая разница. Сколько раз говорила ему, что рассечения и порезы надо заклеивать поперёк, чтобы края стянуть. Вот кто теперь будет виноват, что у тебя на самом видном месте шрам останется?

– Наверное, тот, кто меня по роже лупил…

– Это ясно, вот только и Серёжа мог бы голову включить. Объясняла ведь ему всё, показывала…

– Я догадываюсь, на что он смотрел и о чём думал, пока ты ему показывала…

Поймал на себе сердитый взгляд серых глаз поверх хирургической повязки и ощутил лёгкий шлепок по лбу чем-то мягким и влажным.

– Помалкивайте лучше, гражданин пациент. Помни, у кого в руках тампон с йодом, а то разукрашу всего и будешь ходить пятнистый… как кот.

– Ладно, молчу…

Молчать и подчиняться было подозрительно приятно. Даже йод и перекись водорода не так щипали сырое побитое мясо на лице.

– Ты чего мне вколола?

– Закрой рот, ты мне мешаешь. Ничего вредного. В твоём положении всё полезно, что в шприц полезло.

Несколько минут прошло в молчании. Только позвякивали об эмалированный лоток медицинские инструменты.

– Марин, а, Марин…

– Чего тебе?

– Я ходить когда смогу?

– Сложный вопрос. Если как обычно, когда дуракам закон не писан, то можешь вставать хоть сейчас и валить на все четыре стороны. Только потом не жалуйся, когда ноги отваляться. А если по уму, то денёк-другой тебе надо бы посидеть спокойно. А лучше полежать. И ходить строго по необходимости, точнее говоря, по нужде. А потом умная женщина Марина посмотрит ещё раз и скажет своё профессиональное мнение.

– Оно понятно, вот только это вряд ли получиться.

– Чего вдруг?

– Мне бы с Анатольичем потолковать надо. Что там дальше с нашими иностранцами происходит.

– Во-первых, с каких это пор иностранцы стали нашими? Хороший ты мужик, Смирнов, вот только увлекаешься. Нельзя так. Если бы я начала испытывать нежные чувства к каждому, кому помогла или кого заштопала, то уже давно стала бы матерью-героиней. Дистанцироваться надо уметь. Во-вторых, с чего ты взял, что кроме тебя с Виктором Анатольевичем поговорить больше некому?

– Ну, у них с Серёгой отношения не ахти…

– Не мотай головой. В-третьих, почему ты решил, что кроме Сергея это больше никто не сделает? После того, как он твою физиономию обработал, я ему ничего, кроме чистки картошки не доверю.

– Но…

– Тихо. Не дёргайся. Знаю, что больно. Я сама съезжу. Мне-то ты доверяешь?

Он помолчал с минуту. Естественно, доверяет. Иначе разве лежал бы он сейчас перед ней не кушетке?

– Опасно это может быть, Марин…

– Для кого? – она фыркнула под маской. – Для меня? Я тебя умоляю. Вот если тебя кто-нибудь заметит, всего заклеенного и забинтованного – это да, действительно опасно. Тем более что бегун ты сейчас так себе. А вот я – другое дело. Подумаешь, приехала скромная симпатичная женщина, зашла в больницу, поболтала с доктором. Обычная история.