Читать книгу - "Бангкок-8 - Джон Бердетт"

Ожидание дается тяжело только тем, кто подвержен обману времени. Травка в этом смысле, конечно, помогает. Шли недели. Джонс трижды звонила из Штатов, и каждый раз по воскресеньям. Одиночество для белых — иссушающий недуг. Рано или поздно агент ФБР поймет, что единственное лекарство от него — Таиланд. Ощущение, что я каким-то образом следую по стопам матери, тревожило, но я не поддавался. Предстояло еще многое сделать. Бар Нонг уже открылся, правда неофициально, но взял очень хороший старт. Надо было проверять счета, ходить на совещания и заказывать продукты. А потом мне позвонили.

Голос доктора Суричая звучал по телефону официально и строго — никаких врачебных ужимок и модного разнузданного тона. Так он, наверное, докладывал у директора госпиталя, когда обсуждался финансовый баланс. Он сказал очень немного, у меня сложилось впечатление, что, будь его воля, он вообще бы не стал звонить. По просьбе своего пациента он приглашал меня к себе домой: строение номер тридцать по улице Сукумвит, что совсем недалеко от торговых рядов «Эмпориум».

Это было скорее имение, а не дом, с автоматическими воротами и собственной охраной. В дополнение к охранникам дом окружало с полудюжины хорошо одетых китайцев, мрачных и настороженных. Когда я приблизился, один из них что-то гаркнул остальным. Как я решил, приказал на диалекте чиу-чоу не хвататься за топорщившееся под пиджаками оружие. Горничная провела меня внутрь и открыла дверь в большой салон, где я устроился на диване и стал ждать. Вошел Суричай в канареечно-желтом кардигане без рукавов и в свободных брюках. В руках он держал лист бумаги с тайским текстом и с изящной подписью на европейском языке. Я внимательно его прочитал и, не слишком удивившись, вернул, кивнув. Сложилось впечатление, что соперничающие стороны достигли чисто восточного соглашения, которое было бы невозможно на бедном на выбор Западе.

— Меня попросили, чтобы я позаботился о нем как о пациенте у себя на дому. Он явно не хотел оставаться на людях. Пришлось привезти из госпиталя множество всякого оборудования. А теперь по какой-то причине он пожелал встретиться с вами. Такого рода вещи способны вызвать кардинальные изменения личности. Он решил, что вы единственный в мире человек, способный его понять. Он что, ваш близкий друг?

Резкость Суричая раздражала меня, и я не потрудился ответить на его вопрос.

— Он заключил сделку с Фатимой?

— Заключили его приятели. Эти чиу-чоу, которые наводнили мой дом. Вы представить себе не можете, насколько средневековым может показаться образ мыслей китайцев. Совсем отсталые люди. И настолько же несовременно они решают сексуальные проблемы своего друга Уоррена — просто, но при этом очень радикально, я бы сказал, в духе Запретного города. Фатима поставила их в затруднительное положение. По их мнению, позволить ей убить своего человека — дурно, это означает, что у них не хватило власти его уберечь. Но если они попытаются его спасти, Фатима покажет фильм по Интернету и все равно расправится с ним. А еще, не исключено, развяжет руки своим кхмерам. Судя по подписи, это был компромисс, на который согласился даже Уоррен. В противном случае ему пришлось бы умереть. Фатима сдалась, после того как он перевел на ее имя больше половины своего состояния. Теперь она, должно быть, самая богатая женщина в Таиланде. И самый богатый транссексуал в мире. Придется пережить и это. Я прооперировал его только вчера, и он еще очень слаб, но, как я заметил, главное — это изменение личности. Он совершенно нестабилен психически. Впрочем, увидите сами. — Доктор Суричай помолчал. — Сразу после операции он испытал сильный шок, и мне пришлось накачать его транквилизаторами, иначе он бы скончался. Но даже после этого у него пару минут отсутствовали жизненные функции. — Врач внимательно посмотрел на меня, стараясь понять, насколько я сознаю, о чем он говорит. Но я понятия не имел, на что он намекает.

На стенах необычно широкого для частного дома коридора я с удивлением увидел подлинные картины маслом, изображающие Крунгтеп XIX века. Мы повернули налево и вошли в позднюю пристройку — солярий из стали и стекла. Но виду на сад мешали длинные, до пола, шторы. Лицо на подушке было едва узнаваемым — не потому, что сильно изменились черты. Тот, кто теперь обитал в этом теле, почти ничем не напоминал прежнего владельца. Я, как познающий Восьмеричный путь, с интересом наблюдал трансформацию. Новая личность унаследовала старое тело и груду совершенно незнакомых ей воспоминаний, в которых еще предстояло разобраться. Более слабый духом не перенес бы нервного срыва, но этот человек казался только до крайности растерянным. Он слабым кивком пригласил меня сесть рядом.