Читать книгу - "Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс"

накопиться, вовлечь меня в свой смертный цикл вращения, моя рука с раздвинутыми пальцами выпростана вверх, как на обложке для видеокассеты фильма «Морг». Как только ваши мысли обращаются к хромовой решетке на сливном отверстии в душе, удача останавливает этот мыслительный процесс без всякого вреда для вас.

Это еще одна вещь, которой я больше не занимаюсь. Или к которой так или иначе не могу больше вернуться.

Но я все еще могу залезать в мешок для трупов.

Не с бритвой, но с чем-то не менее острым – с лекарственными средствами. Проверив на всякий случай, нет ли кого рядом со мной, я достаю две теплые таблетки из эластичного пояса моих мужских шортов под длинной черной юбкой-солнце, давлю их подушечками большого и указательного пальцев и быстро, пока не передумала, засовываю их себе в голову.

Моя теория стабилизаторов настроения, и бета-блокаторов, и прочих обычных подозреваемых, которые я не раз испытывала на собственной шкуре, состоит в том, что глупо позволять этим средствам добираться до желудка, чтобы оттуда медленно просочиться назад к мозгу. А потому я делаю это более прямым способом, сокращаю время проникновения и усиливаю удар по мозгам.

Я могу принять четыре штуки одновременно и все же оставаться, по большому счету, самой собой, насколько то может быть замечено, но я уже устроила себе один из моих сигаретных перерывов.

Касательно же того, что они хотят сделать меня послушнее? Этого я не знаю. Что касается владельцев яхт, золотого миллиарда, члены которого являются также родителями и, как я думаю, может быть, на самом деле хотят быть хорошими членами общества, несмотря на свои сраные богатства? Кучка приозерных людей, которых я знала чуть не с рождения, чьи внутренности я никогда не предполагала увидеть, а уж тем более плыть через них? Видеомагазин детей, которые вовсе не хотели, чтобы с них сдирали кожу на Рождество? Моя мать, стоящая перед хищником с лицом, исполосованным шрамами, и этот хищник собирается броситься на меня, хотя это дело безнадежное, запоздавшее на несколько лет? Мистер Холмс, погружающийся под поверхность воды, его пальцы медленно отпускают мои таким образом, что я понимаю: мне этого никогда не забыть? Шериф Харди и то, как он оглянулся на меня и кивнул один раз, прежде чем сойти в воду со своей дочерью?

И столько еще других – имя им легион.

Мне нравится думать, что каждой частички любой таблетки, которую я принимаю, достаточно, чтобы заблокировать память об одном из этих мертвецов по меньшей мере на день.

А это означает, что к вечеру они вновь приплывут. Сюрприз.

Но до этого еще несколько часов.

А сейчас – вот оно.

В холодном жару двух последних таблеток, просачивающихся через мои слизистые мембраны, мне приходится тянуться к стене с правой стороны, чтобы не упасть, пока не начнется стекание слизи из носоглотки, напоминающее медленнейший из маятников, с таким постоянством раскачивающийся туда-сюда, что если я допущу это, если буду придерживаться минимальной умственной дисциплины, то это может выровнять меня, даже может успокоить волнение, крики, может позволить мне пройти между этими порывами снежной бури в маленький кармашек безопасности.

Я кончиками пальцев отталкиваюсь от стены, а это подобно стоянию в каноэ, я знаю, что могу в любой момент выпасть в глубокую темную воду, но (это осуждающим тоном директора Харрисона) я и без того уже опаздываю, нет у меня времени, чтобы задерживаться на своих чувствах.

Вот я и не задерживаюсь.

Шарона этого никогда не поймет, но то, как я наконец выхожу из этого драного мешка для трупов, объясняется тем, что я старше Фредди на четырнадцать лет, которые ему еще предстоит прожить, чтобы стать ехидным учителем перед этим шикарным классом в «Городской легенде» и рассказывать про няню и человека наверху лестницы, о шипучке и взрывной карамели «Поп-рокс».

Он в полной мере контролирует ситуацию здесь, правда?

Правда.

Как и я, как и я.

По крайней мере, пока я не слышу бегущих шагов у себя за спиной.

В посещающем Нэнси ночном кошмаре дневных грез наяву она получает предостережение: бегством по коридору не спастись.

Но спасение есть, ведь есть?

Я разворачиваюсь, я вдруг оказываюсь в другом коридоре – коридоре 1996 года: по нему быстро идет Призрачное Лицо, с безукоризненной дуростью переваливаясь от одной стены к другой, раздавая направо и налево страшилкины рукопожатия.

Поначалу я ухожу в себя, крепко прижимаю к груди свои книги. Завтра Хеллоуин, а потому правила слегка откорректированы, хотя Хеллоуин в Пруфроке запретили, правилам все же приходится действовать, пусть и в измененном виде, разве нет?

Но ты ведь тоже хаживала этими коридорами, Джей, воображала, они те самые – из «Резни в школе».

И эти шаги, догоняющие тебя, они не из 1996 года?

Тогда этого Призрачного Лица еще и в помине не было.

Когда он пытается пронестись мимо меня, не представившись, я догоняю его и крепко хватаю длинный хвост натянутой на его лицо маски. В смысле, я знаю, что представляют собой эти маски. Они как плат на голове монахини. Подходящая вещь для резни в церкви.

Его несостоявшаяся маска откидывается назад, взмахи рук еще больше напоминают кукольные движения, но когда он падает на колени, начинает скользить и сдавать назад и это мунковское бледное лицо наконец слетает с него с громким хлопком, маска наматывается на мое запястье и повисает на нем.

– Дуайт, – говорю я этому малолетке на коленях.

Он, вероятно, думает, что вызывает у меня ассоциации с Дьюи, но я на самом деле имею в виду Брэда Питта из фильма «Сокращая класс». Потому что именно так он себя и ведет.

– Меня зовут Трент, мадам, – бормочет он, пытаясь вылезти из сверкающего одеяния Батюшки Смерти, в котором он теперь запутался.

Будто я не знаю, кто он такой: Трент Моррисон из тех Моррисонов, которые пришли сюда с Тобиасом Голдингом и Гленом Хендерсоном, чтобы поискать золотишко в речке Индиан. Этот пра-пра-неведомо-сколько-раз-правнук золотоискателей пережил два кровавых побоища, чтобы продвинуться столь далеко в своей академической карьере. К тому же после того, как его прадедам удалось пережить пожар шестьдесят четвертого и Кровавый Лагерь. После чего его родители решили больше никогда не садиться в машину с моим отцом, потому что он рано или поздно с переворотом скатывался с дороги, увеличивая число шрамов у себя на лице.

– И что же это такое? – спрашиваю я, показывая на маску.

– Это… да «Хеллоуин», – говорит он, вернее сказать, визжит, и я отворачиваюсь, словно придумываю основание не