Читать книгу - "Завещание Сталина - Эдуард Скобелев"

— Тоня! — позвал он срывающимся голосом.

В эту минуту, дохнув облаком пара, из парилки вышел разопревший от жара, мокрый Семён Семёнович, прикрывая рукою пах. Мелькнули жёлтые ягодицы с тёмными кругами — сидюшниками. Покатые печи и горбатую спину покрывала кучерявая щетина.

— Пива! — Прохрипел он, глядя без удивления красными глазами.

Один из охранников, холуйски склонившись, ногтем сорвал с бутылки колпачок.

Пукнув, как пивная бутылка, вновь приотворилась дверь, — выглянула голая Тоня.

Крикнула без стыда, убирая со лба прядь мокрых волос.

— Уходи, уходи, я скоро! Уходи!

И глаза — дикие глаза, будто женщину накачали наркотиками.

— Что тут происходит?..

— Потом, потом — уходи!..

Дверь захлопнулась. «Что значит «уходи»?..» Сотни мыслей проскакивали в доли секунды. «Или она уже всё поняла и предупреждает?..»

— Видишь, блин, ты третий лишний! — сказал тот, что привёл его.

Такого унижения Алексей Михайлович вынести не мог. «Домой, домой, немедленно домой!» И следом: «А как же Тоня? Что бы ни случилось, я не вправе бросить её на произвол судьбы!..»

Семён Семёнович оторвался от пива, хукнул и сказал, адресуясь к охранникам:

— Зовите подмогу и отведите человека куда положено. Видите, он в невменяемом состоянии!

И вернулся в парилку.

— Пройдём! — приказал первый из охранников.

Увидев, что второй звонит по телефону, Алексей Михайлович решительно сказал:

— Никуда отсюда не уйду!

— Мы не обсуждаем приказы старших!

— Вы же русские люди!

— Мы просто люди. Пока не станем кучей обыкновенного дерьма.

Алексей Михайлович растерялся: ход событий стал ему совершенно непонятен: «Что замышляет эта сволочь?..»

Подошли ещё двое. Руки — что брёвна. Бычьи шеи. Рыбьи глаза.

— Пойдём, мужик!.. Покантуешься в вестибюле. Здесь — не положено.

— Как «не положено»? Здесь моя жена!..

— Не знаем, чья жена… Не положено, и всё. Не пойдёшь, потащим, как чемодан!..

И он пошёл, не представляя себе, как защититься от унижения и обозначившейся угрозы. «А может, я только фантазирую? Может, всё идёт, как надо? Может, зря подозреваю?..»

В бетонированном переходе, следуя за охранником, он вдруг услыхал металлический звук. Будто передёрнули затвор.

Инстинктивно обернулся. В метре от него зияло дуло пистолета.

Реакции на этот счёт Алексей Михайлович отрабатывал ещё в молодые годы. Охранник не успел охнуть, как в горло ему вонзилась вилка. Но выстрелы всё же последовали, оглушительные в замкнутом пространстве.

Алексей Михайлович помнит два выстрела…

Его обнаружили военные в ельнике — метрах в тридцати от дороги. Так, случайно притормозили и вошли в лес, чтобы «слить водичку», как это у нас принято, и напоролись на выброшенное тело, второпях прикрытое охапкой папоротника и вывороченной с корнем берёзкой.

Человек, залитый кровью, был без сознания и вовсе не подавал признаков жизни. Что, вероятно, и спасло его от контрольных выстрелов.

Врачи боролись за жизнь Алексея Михайловича почти целый месяц. В первый же день личность его была установлена и потому нашлись влиятельные покровители. Усердствовали особенно те, что первыми драпанули с фронта, который пытался организовать Алексей Михайлович…

Когда он пришёл в себя и шаг за шагом восстановил в памяти события рокового дня, первым вопросом, с которым он обратился к врачам, был вопрос о Тоне…

Было возбуждено уголовное дело. Но Тоню не нашли. Не нашли и того рокового особняка. А квартира, в которой принимал их Семён Семёнович, оказывается, была давно уже продана человеку, твердившему одно: какие-то мошенники подобрали ключи и устроили в его квартире загон для легковерных, пока он ездил к дядьке в Геленджик.

Алексей Михайлович звонил матери Тони в Белгород, — там тоже ничего не знали. А милиция разводила руками: «По стране ежедневно пропадают тысячи людей, ждите, может быть, объявится след. Случается, что убивают, но бывает, что и продают, на Кавказ или в Среднюю Азию. Что же плакать, что убиваться? Мир сейчас уже совсем не тот, который был прежде…»