Читать книгу - "Стая - Франк Шетцинг"

Ноги снова подвели его к двери. Он нажал на ручку — и дверь открылась. В этих местах люди часто оставляют дверь незапертой. Его пронзило одно воспоминание: так живут не только здесь, но и в других местах. Жили когда-то. На мгновение он застыл в нерешительности, а потом ступил в дом.

Давно он здесь не был. Тем сильнее его удивило то, что он увидел. В его воспоминаниях Грейвольф жил в грязи и хаосе. Вместо этого Эневек увидел скромное, но уютно обставленное жилище, на стенах висели индейские маски и ковры. Вокруг низкого деревянного стола стояли плетёные кресла. Диван украшало индейское покрывало. Две полки были забиты предметами, какие ноотка используют в ритуальных церемониях. Телевизора не было. Плитка на две конфорки указывала на то, что тут иногда и готовят.

Эневек всё ещё спрашивал себя, какого чёрта ему здесь надо. Этот дом заманивал его в петлю времени. Он затягивал его в прошлое гораздо глубже, чем ему хотелось бы.

Взгляд его остановился на большой маске. Казалось, она озирает всё помещение.

Он подошёл ближе. Многие индейские маски, изображающие лица, символически преувеличивают отдельные признаки — делают большие глаза, взлетающие брови, крючковатый нос. Эта же представляла собой достоверный портрет человека.

В разных племенах маски делали из кедрового дерева, из коры и кожи. Они входили в основной ассортимент для туристов. Но эта маска выпадала из привычного ряда. В сувенирных лавках такую не купишь.

— Это маска пахедаат.

Эневек обернулся — Грейвольф стоял у него за спиной.

— Для индейца-любителя подкрадываешься ты классно.

— Спасибо. — Грейвольф ухмыльнулся. Казалось, его нисколько не рассердило вторжение непрошеного гостя. — Но я не могу ответить тебе таким же комплиментом. Для полного индейца ты абсолютный лох. Можно было тебя укокошить, ты бы даже не заметил.

— Давно ты уже тут стоишь?

— Только что вошёл. Я не играю в игрушки, тебе ли этого не знать. — Грейвольф отступил на шаг и оглядел Леона, как будто ему только сейчас пришло в голову, что он его не приглашал. — Кстати, что тебе нужно?

Хороший вопрос, подумал Эневек. Он снова повернулся к маске.

— Пахедаат, говоришь? Вид у неё настоящий. Не то что этот хлам, который продают туристам.

— Это копия. — Грейвольф встал рядом с ним. На сей раз вместо засаленного кожаного костюма на нём были джинсы и застиранная рубашка с едва различимым рисунком в клеточку. — Оригинал хранится в семье Квисто, в их Huupu Kanum. Надо ли тебе объяснять, что такое Huupu Kanum?

— Нет. — Хотя Эневек не был твёрдо уверен в значении слова. — Это подарок?

— Я сам её сделал, — Грейвольф отвернулся и пошёл к столу. — Хочешь чего-нибудь выпить?

— Ты её сам…

— Я в последнее время много занимался резьбой. Новое увлечение. Квисто ничего не имели против того, чтобы я сделал копию. Так хочешь чего-нибудь выпить или нет?

Эневек обернулся к нему.

— Нет.

— Ну ладно. Итак, что тебя привело сюда?

— Я хотел сказать тебе спасибо.

Грейвольф поднял брови. Он опустился на край дивана и застыл там, как зверь, готовый к прыжку.

— За что?

— За то, что ты спас мне жизнь.

— О! А я думал, ты этого даже не заметил. — Грейвольф пожал плечами. — Ну что ж, принято. Что-нибудь ещё?

Эневек беспомощно топтался посреди комнаты. В принципе, можно и уходить, всё сделал.

— А что у тебя есть выпить? — спросил он вместо этого.

— Холодное пиво и кока-кола. Холодильник на прошлой неделе испустил дух. Туго пришлось, но теперь ничего, снова работает.

— Хорошо. Кока-колу.

— Возьми сам. А для меня пиво.

Эневек открыл холодильник и достал две банки. Немного скованный, он сел в плетёное кресло напротив Грейвольфа, и они молча пили.

— Ну, а как вообще, Леон?

Эневек вертел в руках банку. Потом поставил её.

— Слушай, Джек, я ведь серьёзно. Мне давно надо было прийти. Ты выудил меня из воды, да… Ну, а что я думаю о твоих акциях и твоём индейском выпендрёже, ты и так знаешь. Не буду врать, я зол на тебя. Но это разные вещи. Если бы не ты, погибло бы несколько человек. Это гораздо важнее, и я пришёл, чтобы сказать тебе это. Они называют тебя героем Тофино, и в известном смысле так оно и есть.

— Ты это серьёзно?

— Да.

Снова зависло долгое молчание.

— То, что ты называешь индейским выпендрёжем, Леон, на самом деле моя вера. Объяснить?

В другой ситуации разговор бы на этом и кончился. Эневек бы нервно удалился, Грейвольф крикнул бы ему вдогонку что-нибудь обидное. Нет, даже не так. Уходя, Эневек сам бы сказал что-нибудь обидное.

— Хорошо. — Он вздохнул. — Объясни.

Грейвольф посмотрел на него долгим взглядом.

— У меня есть народ, к которому я принадлежу. Я его себе выбрал.

— О, здорово. Ты его выбрал.

— Да.

— А он тебя?

— Не знаю.

— Ты бегаешь, как ярмарочный шут твоего народа, если можно так сказать. Как персонаж из плохого вестерна. Что говорит про это твой народ? Неужто они считают, что ты оказываешь им услугу?

— Не моё дело оказывать кому-нибудь услуги.

— Почему же. Если ты хочешь принадлежать к какому-то народу, ты берёшь на себя ответственность за этот народ.

— Они принимают меня за своего. Больше мне ничего не нужно.

— Они над тобой смеются, Джек! — Эневек подался вперёд. — Неужто ты этого не понимаешь? Ты собрал вокруг себя толпу отбросов. Среди них, может, есть и пара индейцев, но таких, что с ними и свои не хотят иметь дела. И вот этого я не понимаю. Ты не индеец, в тебе только четверть индейской крови, а остальное — белое, да к тому же ещё ирландское. Почему бы тебе не почувствовать себя ирландцем? Хотя бы фамилии соответствует.

— Потому что я не хочу, — спокойно сказал Грейвольф.

— Ни один индеец больше не ходит с кличкой, какую ты себе изобрёл.

— А я хожу.

Всё зря, подумал Эневек. Ты пришёл сказать спасибо — и сказал, а всё остальное лишнее. Чего ты тут сидишь? Иди. Но он не уходил.

— О’кей, объясни мне вот что: если для тебя так важно, чтобы избранный тобой народ принял тебя за своего, почему бы тебе для разнообразия не попытаться быть аутентичным?

— Как ты?

— Давай про меня не будем говорить.

В нём снова поднялась злость. Но на сей раз у него не было желания уносить её с собой, как это было всегда, удерживать её в себе, чтобы образовался нарыв. Поздно. Отступать некуда. Хотя каждую победу над Грейвольфом ему следовало бы считать своим поражением.