Читать книгу - "Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс"

Она нашла много фотографий и газетных вырезок, относившихся к отцу графа Маласпино, человеку, чьё привлекательное неулыбчивое лицо заставило её вспомнить пресловутый ланч на вилле «Роза», постройки и экзотические блюда, похожие на что угодно, только не на то, чем они были на деле. «Старый граф», по-видимому, всегда был хамелеоном, человеком, который менял окраску в зависимости от политической конъюнктуры. Как второстепенного политика в области Марке в пятидесятые и шестидесятые годы его регулярно цитировали в местной печати, но язык политики, который он и дру' гие итальянские политические деятели употребляли, как и язык Католической церкви, у которой он по большей части был заимствован, представлял собой зашифрованную форму обращения главным образом к собратьям на местах. Чтобы пробраться сквозь дебри «клаузул возможного отказа» и ловушек, которыми изобиловал этот непостижимый жаргон, требовалась шифровальная книга, отсутствовавшая в архивах. Британцы и американцы жаловались на отсутствие политической ясности, искренности и примирения, но, как увидела Шарлотта, стремление к этому стало лишь поводом ещё больше всё затемнить. Конкретные соглашения, заключённые союзниками (гарантировавшие неприкосновенность таким фашистам, как старый граф, в обмен на информацию), часто нигде не упоминались, нигде не фиксировались. Тем не менее удалось собрать по крохам достаточно материала, чтобы ей предстала весьма удручающая картина. Если где-то в глубине её сознания жило понимание того, что целью Британии и Америки сразу после окончания Второй мировой войны было не искоренение фашизма в Италии, а, скорее, предотвращение новой революции — краснорубашечников[127]вслед за разгромом чернорубашечников, то масштаб, с которым это осуществлялось, стал для неё шоком. Как и то, до какой степени и как долго сама она не замечала итальянского настоящего, пряча голову в песок итальянского искусства и культуры четырёхсотлетней давности.

— Carta canta, — сказал Паоло, когда она показала ему фотокопии своих скудных находок в архиве.

— Бумага поёт?

Шарлотта не была в этом уверена. Единственным найденным ею реальным свидетельством была записка, подтверждавшая, что человеком, кому союзники рекомендовали расследовать «инцидент» в Сан-Рокко, являлся сам же старый граф.

— Что-то такое отец говорил об этом несколько лет назад. Папаша Маласпино должен был убедиться, что не оставил никаких следов.

— И следов почти не осталось. Ничего, что свидетельствовало бы о бесчестности его расследования. — Она с интересом посмотрела на сияющее лицо коллеги, — Паоло, в чем дело? Тебе повезло больше, чем мне?

Летучие сны, паутина по углам заваленной хламом памяти Nonno — так Паоло всегда относился к дедовым историям о войне, которые он давно уже слушал вполуха. Они принадлежали ему не больше, чем картины и статуи, которые он реставрировал, — пока он не занялся поисками ключа к тайне Сан-Рокко. Сопровождая Nonno от одного кафе, заполненного ветеранами, к другому, слушая людей, говоривших о подвигах деда, Паоло почувствовал, что впервые война в Италии становится для него конкретной реальностью, её участники обретают вес, объём и цвет. Худые усатые старики рассказывали о своих возлюбленных, юных женщинах, носивших носки, поскольку не было денег на чулки, а вместо сумочек на плече у них висела винтовка. В те дни не нужна была никакая диета — многие из них и так ходили голодные, если буквально не подыхали с голоду.

— Продуктов не хватало из-за ammassi, госзаготовок, — объяснил один. — Нас заставляли сдавать зерно.

— Едва сводили концы с концами. После немцев на полях было полно мин.

— А собирать урожай всё равно надо было, чтобы не голодать.

— Мы вкалывали как могли, но власти следили, чтобы у нас оставалось в обрез, не говоря уже о бродягах.

— Бродягах? — переспросил Паоло.

Слово там, фраза здесь, и постепенно у него начала складываться подлинная картина того времени.

— Она могла быть одной из них, эта немая, — сказал человек, молчавший до сих пор.

Бродягами, объяснил он Паоло, они звали цыган, лоточников и нищих, старьёвщиков и беженцев евреев, итальянцев, которые скрывались от мобилизации, объявленной фашистами 8 сентября 1944 года, — как и тех из семидесяти тысяч военнопленных по всей Италии, половина из которых бежала с помощью таких мужчин и женщин, как эти друзья Nonno. Всех тех, кого испольщики пускали спать на сеновал, давали хлеб и масло.

— В обмен на новости, правдивые новости, — сказал человек в баре «Рафаэлло». — Когда политики, банкиры и рекламщики контролируют новости, разве услышишь правду?

— Она могла быть ребёнком таких скитальцев, как наш мэр, — сказали ей в «Спортивном баре». — У них не было ни земли, ни дома, не то что у нас, mezzadri.[128]

Старики дали Паоло не только ощущение собственного прошлого, но одарили богатством древнего наречия, не выхолощенного даже современным телевидением. Деду часто приходилось объяснять ему многие слова: леденящий кровь ветер с Апеннин, который сотрясал колокола Сан-Рокко, они называли бореем, бурианой, барбураной, но не трамонтаной, как Паоло. Некоторые из них, прадеды из окрестностей Урбино, проглатывали конечные гласные, отчего слова больше походили на французские или испанские. В словах присутствовала тайна, они хранили архаичный смысл, двойной смысл, так что Паоло, услышав, как кто-то сказал: «Он был не виллан, тот человек, которой сделал это с Сан-Рокко!» — решил поначалу, что говорящий одобряет происшедшее там, раз называет его не злодеем. Но нет. Человек употребил слово «виллан», el vilun («il villano», — перевёл ему Nonno), в его старом значении — крестьянин, деревенщина, мужик.

Он был не крестьянин, человек, сделавший это с Сан-Рокко.

♦

— Этого недостаточно, — сказала Шарлотта. — Слушания состоятся уже послезавтра.

— Мы могли бы завтра весь день провести, расспрашивая…

— Что мы можем сделать за день, Паоло? За сегодня удалось только уточнить список жителей Сан-Рокко — никакой Габриэллы…

— Это ничего не доказывает. Многие в тех отдалённых долинах даже не удосуживались записывать родившихся детей. Я всё же хочу ещё раз расспросить мэра. Его дядя работал на ферме близ Сан-Рокко.

— Думаешь, мэр что-нибудь знает о случившемся?

— Думаю, да, но ни в чем не признается. Он очень предан Урбино. Не захочет бросить тень на репутацию города.

— Итак, мы зашли в тупик.

♦

Отбросив мысль о сне, Шарлотта надела толстые шерстяные носки, в которых вместо тапочек ходила дома, укуталась в стёганый халат и с чашкой ромашкового чая села за письменный стол, чтобы внимательно пересмотреть сделанные Паоло детальные снимки повреждённого полотна Рафаэля.