Читать книгу - "Видео Иисус - Андреас Эшбах"

– Хорошо, – кивнул он и выложил на стойку свою кредитную карту.

Она повернулась к своему компьютеру, нажала несколько кнопок и потом спросила:

– Где, вы говорите, вы оставили прежнюю машину? У Рокфеллеровского музея?

– Да. На парковке перед главным входом.

Механик, который будет забирать машину, сильно удивится, что она безупречно заводится. Но это бывает у новомодных машин с электронным инжектором.

Прокатчица с пышными формами заглянула в предыдущий договор Стивена и начала заполнять новый.

* * *

Стивен ещё ни разу не был у Стены плача. По дороге они купили в магазине электроники новое зарядное устройство для мобильного телефона Стивена, которое можно было подключать в гнездо прикуривателя автомобиля. Объехали Старый город, поставили машину на платной парковке для туристов и остаток пути к Стене плача проделали пешком. Когда они прошли через ворота в стене Старого города, перед ними возник юго-западный угол горы, высившейся каменной громадой. Довольно протяжённый участок у южного конца Храмовой горы был закрыт на постоянные археологические работы, отсюда ответвлялась узкая дорога, по дуге поднимаясь вверх – для посетителей мечети Омара, – тогда как более широкая дорога слегка покато вела вниз, к площади перед западной стеной, официально именуемой Стеной плача.

С первого взгляда Стивену было трудно уразуметь, что это святыня: Стена плача была просто высокая стена, сложенная из монументальных, постаревших от времени блоков песчаника. На площади-террассе перед Стеной был отгорожен поперечно пролегающий участок для неевреев, далее отгорожены небольшой продольный участок для женщин и большой для мужчин. Без публики это место больше походило бы на строительный котлован, вырытый и забетонированный для того, чтобы впоследствии соорудить здесь подземный гараж.

Они остановились на некотором отдалении, и Стивен заметил, как напряглись при виде Стены Иешуа и Юдифь. Ему показалось удивительным, какое оживление царило здесь в обыкновенное утро понедельника. У Стены стояли солдаты, погружённые в молитву, одной рукой придерживая оружие. Ортодоксальные иудеи, одетые во всё чёрное, в широкополых шляпах и с пейсами, прижимались лбами к камням, поглаживали и целовали их. Рядом был выставлен ряд стульев, на которых дрыгали ногами дети не старше двенадцати, в серых клетчатых рубашках, коротких штанишках, крохотных шапочках и со странно длинными волосами. Только один ребёнок читал книгу, повернувшись лицом к Стене, остальные поглядывали во все стороны, лазили туда и сюда в унылом ожидании или взбирались на стулья с ногами. Никто не обращал на них внимания.

Чем дольше Стивен наблюдал все эти сцены, тем менее странными они ему казались. Описания, которые ему приходилось слышать или читать, были и справедливы, и в то же время ошибочны. Да, он видел людей, которые подходили к Стене и засовывали в её щели маленькие сложенные записочки с просьбами или молитвами. Когда он впервые узнал об этом обычае, то счёл его абсурдным. Но когда теперь он стоял здесь и видел всё своими глазами, это уже не казалось ему абсурдным. Он был почти растроган. Да, правильно, во время еврейских молитв все громко и наперебой говорили – это звучало полной какофонией для того, кто не знал иврита, но сейчас он понял, что иронизировать над этим могли только люди, не понимающие, а лишь презирающие других. Здесь и сейчас он наконец понял, что какофония – это страсть моления, а то, что казалось хаосом, означало лишь, что каждый самостоятельно говорил со своим Богом.

Каково это было – чувствовать себя частью традиции, которой уже не меньше пяти тысяч лет, а то и больше? Давало ли это человеку покой и уверенность? Если чувствуешь себя частью великого, вечного потока жизни, то, наверно, одни переставали ощущать необходимость делать что-то значительное и великое из своей отдельной жизни, а других такая причастность лишь вдохновляла…

Неужто мне завидно? – спросил себя Стивен.

Его отвлёк весёлый смех. Он обернулся и увидел большую семью, которая составляла почётный эскорт мальчику лет тринадцати, улыбающемуся во всё лицо; женщины были разнаряженные и взволнованные, мужчины подчёркнуто невозмутимые, но явно исполненные гордости.

– Это праздник бар-мицва, – объяснил Иешуа, не дожидаясь вопроса. – Это значит, сегодня мальчик впервые получает право читать Тору в синагоге вслух.

Стивен посмотрел вслед этой семье и наконец снова вспомнил, ради чего они пришли сюда. И Юдифь, словно прочитав его мысли, в ту же минуту сказала:

– Я не вижу ничего даже близко похожего на красный камень.

И верно. Все каменные блоки, из которых была сложена западная стена храма, были светло-серые, издали кажущиеся жёлтыми, куски песчаника, из которого построен весь Иерусалим. Отдельные камни выделялись очень чётко, между некоторыми проросла трава, а многие, главным образом в верхнем ряду, отсвечивали зеленоватым или тёмно-серым оттенком.

Но ни один камень не отдавал красным. Ни розоватым, ни оранжевым, как ни напрягай фантазию.

– Неужто он нас обманул? – спросил вполголоса Стивен. – Или мы что-то неправильно прочитали?

Иешуа отрицательно покачал головой:

– Нет. Я не думаю. Я примерно этого и ожидал.

– Чего ты ожидал?

– Что камня не будет видно.

– То есть? – Стивен прикинул на глаз расстояние от юго-западного угла Храмовой горы. Тайник с камерой должен был находиться где-то по центру Стены плача.

– Он написал, что камера спрятана в камне второго ряда, – сказал Иешуа. – Ведь именно так было написано?

– Да, – Стивен указал на людей, стоящих перед стеной. Первый ряд доходил большинству из них до груди. – Кто-то из них его как раз целует.

– Нет. Это не второй ряд, – тон, которым Иешуа произнёс это, не сулил ничего хорошего. – Первоначальная стена храма была гораздо выше. То, что мы видим здесь сейчас, – это её верхняя часть. Одиннадцать рядов кладки видны, а остальные девятнадцать рядов находятся под землёй.

* * *

Даниэль Перльман смотрел то на человека, сидящего в кожаном кресле для посетителей, то за большое окно кабинета – на чёрный лимузин, в котором этот человек приехал и около которого теперь стоял не менее внушительного вида телохранитель, ожидающий возвращения хозяина, то снова переводил взгляд на своего посетителя, одетого тоже весьма впечатляюще.

– Вам наверняка известно, что я не имею права предоставлять вам такого рода информацию, – сказал Даниэль твёрдо, насколько это было возможно. – Мне очень жаль.

Мужчина невозмутимо улыбнулся:

– Это синий «фиат».

– Весьма сожалею.

– Мистер Перльман, – сказал посетитель с неизменно любезной улыбкой, – я мог бы сейчас без проблем выйти за дверь и через полчаса вернуться с полицейским, который захочет узнать у вас то же самое, что и я. Но тогда мы с вами направим жизнь молодого человека, о котором я вам только что рассказал, в такое русло, какого никто из нас не пожелал бы для себя. Арест, тюрьма, полицейское расследование, и всё это только из-за какого-то недоразумения?