Читать книгу - "Бангкок-8 - Джон Бердетт"

Жаль Бекендорфа — он все подглядывает за нами между корешков своих книг, а сам просит Бога (или Будду) даровать ему смелость плюнуть на все, принять яа-баа, завалиться на дискотеку, снять девочку и уложить ее в постель. Не могу понять, почему я вспомнил о нем, когда я ехал на мототакси в галерею изящных искусств Уоррена в Ривер-Сити. Насколько могу судить, у Бекендорфа и Уоррена нет ничего общего, наоборот, они представляют противоположные полюса натуры фарангов: Бекендорф — вечный студент, наивный и доверчивый, несмотря на свои красивые слова, а Уоррен — законченный циник. Но тем не менее они оба фаранги и коротают жизнь, заглядывая за отпущенный предел с ощутимой тоской. Хотя слово «тоска» — не первое, что приходит на ум, когда вспоминаешь Уоррена. Возможно, я пытался разобраться, в чем смысл телефонного разговора, который состоялся около полуночи: Уоррен пригласил меня в воскресенье утром «познакомиться с его товарами». В его голосе прозвучала едва различимая тоскливая нотка, едва ли не застенчивость, словно он хотел поделиться со мной чем-то сокровенным, но не сумел подобрать слов. Он уже намеревался что-то ляпнуть — хотя «ляпнуть» снова неточное слово, — но тут ему пришла на помощь Фатима и по-тайски своим мягким, чуть хрипловатым голосом сообщила, что меня ждут к одиннадцати утра. Она дала мне понять, что Кимберли Джонс не приглашена.

Повесив трубку, я позвонил агенту ФБР, и Кимберли задала тот же вопрос, который мучил ее последние несколько дней: почему Фатима продолжает работать на Уоррена, после того как она убила Брэдли? Это шло вразрез с нашими гипотезами, или у Фатимы было что-то на уме, когда я пришел к ней домой. Мы перебрали двадцать теорий насчет того, как Фатима стала суперженщиной Уоррена. Но совершенно не могли понять, зачем Уоррену потребовалось убирать Брэдли. Это не вязалось с разработанным ФБР психологическим портретом подозреваемой, так же как и с заявлением Фатимы, что она собирается убить Уоррена, вообще ни с чем. Но, поднимаясь по эскалатору, я не ждал исповеди.

Галерея оказалась закрытой, жалюзи на витринах опущены, но Фатима была внутри — стирала пыль с шестифутовой деревянной статуи шагающего Будды. Отливающая перламутром блузка с открытым воротом, черные шелковые вьетнамские брюки до щиколоток, на шее бусы из крупного жемчуга. Я смотрел на нее между полосками жалюзи. Она почувствовала мой взгляд, тепло улыбнулась, словно я был ее близким другом, и нажала на кнопку, чтобы поднять жалюзи. Я вошел, Фатима нажала на другую кнопку, и жалюзи вновь упали. Ее улыбка говорила: «Так нам будет уютнее».

— В тот вечер в клубе ты выглядела фантастически, — искренне заметил я. — Никогда не слышал, чтобы эту песню так хорошо исполняли. — Фатима скромно рассмеялась, ее ресницы смешно затрепетали.

В это время из боковой двери появился кхмер — тот, которого в прошлый раз я видел с автоматом «узи». На этот раз он был без оружия, но добрее от этого не стал — зло зыркнул на меня глазами и привалился к противоположной стене. Фатима подняла трубку и набрала номер.

— Мистер Уоррен, с вами пришел повидаться детектив Джитпличип. — Она улыбнулась с видом опытного секретаря и объяснила мне на тайском: — Он в хранилище. Через минуту будет здесь. Пока что-нибудь выпьешь — зеленый чай, кока-колу, виски, пиво?

Я помотал головой. Несколько долгих секунд мы неотрывно смотрели друг на друга, затем отвели глаза. Я чувствовал себя не в своей тарелке — не мог понять смысла нашей встречи, этого утра, этого дня. Улучив минуту, попытался украдкой медитировать, стараясь проникнуть в происходящее, но не сумел разгадать ни Фатиму, ни кхмера. Все казалось неправильным, неестественным. Я подумал: может быть, кхмер играет роль ее тюремщика? Может быть, Уоррен обладает уликой и способен доказать, что она убила Брэдли, и это наряду с кхмером-телохранителем держит Фатиму в узде до той поры, когда ее используют, как запланировано с самого начала? Это была любимая теория Кимберли — ей соответствовали факты, но не дух ситуации. Однако у агента ФБР не хватало терпения разбираться в атмосфере. Она считала, что меня сдали и Уоррен расправится со мной с разрешения Викорна. Я вывел ее из себя своим равнодушием к подобной возможности. Положив трубку, помедитировал с косячком и лег в постель. Во сне мне явился Пичай, он улыбался и весь светился.

Уоррен вошел в дверь в глубине магазина. За ним следовал второй кхмер с «узи». На американце был пестрый золотистый галстук, кремовый кашемировый джемпер, синий, необыкновенно тонкий шерстяной спортивный пиджак, серовато-зеленые брюки от Зеньи и такие красивые мокасины от «Бейкер-Бенджиса», что я даже отвел взгляд. Он переложил сигарету в нефритовом мундштуке в левую руку, чтобы иметь возможность обменяться со мной рукопожатием. Зеленые глаза встретились с моими. Как обычно, я не сумел проникнуть в его мысли. Защита Уоррена была непробиваема для магии третьего мира. Но сегодня его лицо выглядело слегка помятым, и под правой скулой осталась невыбритая полоска. Приблизившись, я узнал его одеколон — от ювелира Джоэля Розенталя, который в доме № 14 по улице Кастильон в Париже торговал косметикой собственного изготовления. Я подумал, нет ли в этом намека: ювелир превратился в парфюмера?

— Рад, что вы нашли возможность прийти, — начал Уоррен с присущим ему обаянием и почти заставил меня поверить, будто он доволен нашей встречей. Я лишь кивнул в ответ, ожидая, что последует дальше. Разумеется, он все прекрасно понимал и одними глазами, как-то устало моргнув, пригласил в глубь галереи, где на полке стояла нефритовая статуэтка всадника на коне. Снял ее с полки, поднес к свету, затем протянул мне. Обычное явление с нефритом: ощутить такую вещицу на ладони — это чувственный опыт; вес камня подчеркивает легкость художественного замысла. Я очень мало смыслю в драгоценных камнях, но внутренний голос вдохновил меня изложить свои наблюдения на весьма высокопарном английском.

— Эта вещь настолько пронизана светом, что кажется, вот-вот улетит, но когда берешь ее в руки, сознаешь ее земное происхождение, будто тяжесть, холод и тьма земли заключены у нее внутри, однако это не помеха выразить с магической силой воздушность духовного мира.

Обычно я ни на что подобное не отваживаюсь и теперь подумал, не перегнул ли я палку и не зашел ли слишком далеко. Но Уоррен пребывал в необычном настроении, и моя вызывающе вычурная речь, в силу того что ее вдохновил сам Будда, наконец пробила его защиту. Я на секунду вывел его из себя. Уоррен враждебно посмотрел на меня, как человек, которого поймали за руку, но тотчас опомнился, мягко коснулся моего локтя (мне показалось, я почувствовал, как его передернуло) и отобрал статуэтку.

— Она была у Брэдли, морпех должен был сделать с нее копию, — объяснил он. — Я послал за ней человека, так как имел на это право. Ведь статуэтка принадлежит мне. Но оказалось, что послал не того, кого следовало. Однако не забывайте, Билла совсем недавно убили, и я не представлял, что можно ждать в его доме. Поэтому направил человека, который умеет давать отпор. Прошу прощения за то, что вас ранили. Если будут осложнения, я найду в Штатах врача, который о вас позаботится. — Он говорил, заглядывая мне в глаза. Я ощущал в нем глубокую неудовлетворенность и, если бы не знал, в чем дело, подумал бы, что это призыв о помощи. Глаза у него слезились, Фатима и оба кхмера внимательно за нами наблюдали. — Фатима мне сказала, что вы с агентом ФБР приходили сюда на прошлой неделе, — продолжал Уоррен. Он вполне овладел собой и вернул статуэтку на место. — Поэтому я решил, что нам с вами следует поговорить, пока Бюро снова не вышло из-под контроля. Вы, вероятно, не подозреваете, какую вам приходится платить цену за успех других. Превращаетесь в легкую добычу для всякого мелкого чиновника, который видит в вас средство продвижения по службе. Я уже связался с нужными людьми в Вашингтоне и полагаю, что специальный агент Джонс недолго пробудет в королевстве.