Читать книгу - "Подвал. В плену - Николь Нойбауэр"

– Оливер, ты слышишь меня?

Оливер Баптист повернул голову, ресницы его дрогнули. Он переводил взгляд с Вехтера на Ханнеса и обратно, на его лицо легла тень.

Вехтер подтащил стул и сел рядом.

– Я знаю, что ты плохо себя чувствуешь. Но не мог бы ты все-таки ответить на несколько вопросов?

Мальчик покачал головой и, совсем как ребенок, закрыл глаза рукой. Его предплечье было усеяно тонкими красными полосками – порезами. Одни зажили, другие покрылись коркой запекшейся крови, воспалились на пересечениях. Вехтер заставил себя внимательнее приглядеться к ним. Шрамы, казалось, были сделаны в разное время, некоторые – неделю, а может, и месяц назад, некоторые заклеены пластырем. Он осторожно взял мальчика за руку. Оливер резко отдернул руку и прищурил глаза. Они были светлыми, с прозрачной радужкой.

Если бы только можно было посмотреть сквозь них и заглянуть в его голову…

– …в покое, – произнес он шепотом. Вехтер смог прочесть это слово по губам.

– Ты можешь ничего не говорить, если тебе тяжело. Мы просто хотим выяснить у тебя кое-какие безобидные подробности. Например, где твой папа?

«А также: почему ты прятался в чужом подвале? Устроил ли ты сам эту кровавую баню? Ты преступник или жертва? Или и то и другое? Часто одно от другого не отличить», – такие небезобидные вопросы вертелись в голове у Вехтера.

Мальчик покачал головой, закрыл глаза и отвернулся.

Ханнес пожал плечами:

– Это бесполезно. Пойдем.

Вехтер вздохнул. Ханнес прав, они лишь попусту тратят здесь время. Комиссар еще раз наклонился к мальчику:

– Оливер, мы сейчас оставим тебя в покое. Как только ты захочешь с нами поговорить, просто вели позвонить нам, в любое время. Наш коллега сидит снаружи возле палаты. Мы приедем снова.

Комиссар старался, чтобы эти слова не звучали как угроза. Да, наверное, они приедут снова. Они не могут просто оставить его в покое – нет, пока не выяснится, как на его руках оказалась кровь и чья она.

Полицейские уже подошли к двери, как вдруг впервые услышали голос мальчика, тихий, едва слышный, словно мысль:

– …не вспоминать.

Вехтер обернулся:

– Что ты сказал?

– Прочь… все прочь…

Оливер попытался развернуться к ним, его лицо исказилось гримасой, грудная клетка то поднималась, то опускалась рывками.

Вехтер вернулся назад, к постели:

– А что было последним? Что ты помнишь?

– Помнишь? – Оливер устремил взгляд на потолок, и Вехтер испугался, что мальчик опять отключится.

– Оливер, что ты помнишь?

– Я не знаю, я… Ничего.

Его голова вновь упала на подушки.

– Оливер? Оливер?

Вехтер осторожно дотронулся до плеча мальчика, хотя и подозревал, что напрасно. Это был короткий проблеск, во время которого Оливеру захотелось выговориться, и они его упустили. Мальчик снова заснул или сделал вид. Или боролся со сном.

Вехтер не заметил, как открылась дверь. Комиссар ощутил спиной дуновение прохладного воздуха, и позади раздался мужской голос:

– Что вы делаете с моим сыном?

Его рука незаметно дрожала. Но краски расплывались на холсте, превращая лепестки в красные бесформенные пятна. Они увядали. Паульссен видел это в своем розарии, расположенном на стенах и на полу. Старые картины были идеальными, а на новых розы словно одолевала какая-то болезнь, из-за которой обвисали бутоны цветков, размывались контуры. Тремор стал сильнее, он вгрызался в него в одном месте под ребрами, затем охватывал все тело, пожирая его, как язва. Внутренняя дрожь не давала ему спать по ночам. Паульссен удивлялся, как человек может так дрожать внутри, а снаружи при этом ничего не видно. Он ни слова не сказал сиделке. «Обычное возрастное явление», – так ответила бы она и добавила бы в его коробочку еще одну яркую пилюльку, которая разъедает стенки желудка. Нет, он догадывался, откуда исходил этот тремор и когда появился. Он возник, когда здесь побывали посетители. Чушь. Никто не посещал его, да и зачем? Паульссен все еще мог держать руку ровно, а когда закрывал глаза и глубоко дышал, то вспоминал другое время и другую жизнь. Ему казалось, что эта жизнь давно забыта, ее очертания размылись, как розы на холсте. Он убедился, что дыра в памяти все еще на месте. Она – его страховка. Мозг был послушным, он забывал и забывал. Осталась лишь дрожь, которую посетители принесли и оставили. Эта тварь виновата во всем.

В два шага мужчина оказался у кровати Оливера. Следом за ним грохотал чемодан на колесиках, а вокруг него распространялся аромат лосьона после бриться от «BOSS». В один миг в больничной палате стало тесно.

Ханнес предъявил ему удостоверение:

– Уголовная полиция Мюнхена, комиссия по расследованию убийств. Моя фамилия Брандль, это мой коллега Вехтер. Вы отец? Господин Баптист?

Мужчина обернулся и выпрямился во весь рост. Он был как раз Ханнесу по плечо, и все же полицейский отступил на несколько шагов. От господина Баптиста распространялась волна агрессии.

– Я получил ваше сообщение на автоответчике. Что случилось с моим сыном? Что вы с ним сделали?

Ханнес пропустил его вопросы мимо ушей. Не отвечать на встречные вопросы – он всегда помнил это правило. Это все равно что разговаривать с самим собой в лесу.

– Давайте выйдем за дверь и продолжим беседу снаружи.

К облегчению Ханнеса, Баптист последовал за ним по коридору в комнату ожиданий, не говоря ни слова. Из-за своей осанки он казался намного выше ростом, руки согнуты в локтях, ноги крепко упираются в пол. Все говорило о том, что он только что вернулся из командировки: слишком сильный запах лосьона, недостаток сна, кисловатый кофе – так пахнет аэропорт утром, в половине шестого, у регистрационной стойки.

– Мы пытались до вас дозвониться. Где вы были вчера вечером и сегодня утром?

– Какое вам дело?

Ханнес покачал головой и упрямо повторил вопрос:

– Где вы были?

– Я прибыл прямо из Франкфурта. Прослушал аудиосообщения и приехал прямо сюда.

– Мы нашли вашего сына вчера. Он ранен, – произнес Ханнес. – Вы сможете прямо сейчас поговорить с врачом. Только сначала нужно заполнить анкету с персональными данными.

Баптист склонил голову набок и недоверчиво взглянул на полицейского:

– С какой целью?

«Вот тебе раз. Коллега. Не стоило ввязываться в игру “Кто быстрее подберет нужные параграфы”. Я все равно ее проиграю», – с горечью подумал Ханнес.

Но Баптист был и заботливым отцом, сын которого лежал сейчас в больнице. Хотя Ханнесу с трудом давалось сочувствие, он пытался говорить как можно спокойнее:

– Господин Баптист, я предлагаю объединить наши усилия. Так вы быстрее сможете позаботиться о своем сыне.