Читать книгу - "Огненная проповедь - Франческа Хейг"

Я вспоминала те истории, пока разглядывала группку Омег, их неуклюжие тела, склонившиеся над объедками, что принесла моя мать. К своему стыду, я испытала облегчение, когда она взяла меня за руку и спешно повела назад в деревню. Образ немого Омеги, который не осмелился даже взглянуть на нас, когда брал сверток с едой, еще две недели стоял у меня перед глазами.

Сестра моего отца не была немой. В течение трех дней Алиса стонала, кричала и сыпала проклятьями. Сладковатый зловонный запах ее дыхания пропитал сарай, а потом и дом, когда папе стало хуже. Травы, которые мама бросала в огонь, не могли перебить его. Пока мама ухаживала за папой в доме, мы с Заком по очереди присматривали за Алисой, хотя по негласной договоренности большую часть времени мы сидели вместе, а не поодиночке.

Однажды утром, когда приступ кашля заглушил проклятья Алисы, Зак тихо спросил у нее:

– Что с тобой?

Она устремила на него прямой и ясный взгляд.

– У меня жар, как и у твоего отца.

Зак нахмурился.

– Не сейчас, а вообще. Что с тобой не так?

Алиса расхохоталась, закашлялась и потом снова захохотала. Подозвав нас поближе, она откинула влажную от пота простынь. Ночная сорочка спускалась едва ниже колен. Мы уставились на ее ноги с любопытством и отвращением. Сначала я вообще не видела никаких отличий: ноги были худыми, но сильными. Ноги как ноги, ничего особенного. Я слышала истории об одном Омеге, чьи ногти росли как чешуя по всему телу, но ногти Алисы были не только на месте, но оказались чистыми и аккуратно подстриженными.

Зак нетерпеливо спросил:

– Что? Где?

– Тебя разве в школе не научили считать?

Я ответила вместо Зака, понимая, что тот не стал бы говорить такое:

– Мы не ходим в школу. Нам нельзя, потому что нас не разделили.

Он быстро перебил меня:

– Но мы умеем считать. Мы учимся дома – числам, письму и всему остальному.

Его взгляд, как и мой, быстро скользил по ногам Алисы. На левой ноге мы насчитали пять пальцев, на правой – семь.

– Вот что со мной не так, милый, – вымолвила Алиса. – Пальцев у меня с излишком.

Она взглянула на понурое лицо Зака и перестала ухмыляться.

– Да и не только, – сказала она почти по-доброму. – Вы просто не видели, как я хожу, только на вашу тележку да с тележки. Но я всегда хромала – у меня правая нога короче и слабее левой. Ну и, конечно, как ты знаешь, не могу иметь детей. Пустышка – как нас любят называть Альфы. Но пальцы – главная проблема: у меня никогда не было круглой десяточки.

Она снова стала смеяться, затем посмотрела прямо на Зака, приподняв бровь.

– Если мы так сильно отличаемся от Альф, дорогой, почему им требуется метить нас клеймом?

Он не ответил, и Алиса продолжила:

– И если Омеги такие беспомощные, почему же Совет так боится Острова?

Зак нервно оглянулся и цыкнул на нее так резко, что мне на руку упали крохотные капельки слюны.

– Нет никакого Острова. Это всё слухи и вранье.

На этот раз заговорила я:

– По дороге к Хейвену, когда в последний раз туда ходили, нам встретилась сожжённая лачуга. Папа сказал, что она принадлежала паре Омег, которые болтали об Острове.

– Он сказал, что той ночью солдаты Совета увели оттуда всех людей, – добавил Зак, снова оглянувшись на дверь.

– А еще люди говорят, что в Виндхэме есть площадь, – сказала я, – где секут плетьми тех Омег, которые распускают слухи об Острове. Их бьют публично, чтобы каждый видел.

Алиса пожала плечами.

– Похоже, для простого вранья и сплетен Совет слишком уж усердствует.

– Это враньё, – зашипел Зак. – А тебе надо бы заткнуться, ты – ненормальная. Так ты навлечешь на нас неприятности. Не может быть такого места, где одни Омеги. Они бы не смогли. И Совет обнаружил бы его.

– Но ведь не обнаружил до сих пор.

– Потому что его нет. Это просто вымысел.

– Порой и этого бывает достаточно, – усмехнулась она.

Алиса продолжала ухмыляться еще несколько минут, пока её не одолел новый приступ лихорадки, и она снова потеряла сознание.

Зак поднялся.

– Пойду проверю, как папа.

Я кивнула, приложив холодную фланелевую тряпочку к тетиному лбу.

– С папой то же самое. Я имею в виду, что он тоже без сознания, – сказала я. Зак все равно вышел, громко хлопнув дверью сарая.

Теперь, когда тряпка закрывала клеймо на лбу, я смогла различить в ее лице папины черты. Я представила папу, что лежал в тридцати футах отсюда, в доме, и, каждый раз обтирая тряпкой ее лоб и морщась от отвращения, когда меня обдавало дыханием болезни, воображала себе, что ухаживаю за ним. Затем я положила свою маленькую ладонь на руку Алисы – подобное проявление близости отец ни разу не позволил в течение долгих лет. Мне подумалось, правильно ли это – чувствовать близость к этой незнакомке, которая принесла в наш дом болезнь отца, точно нежеланный подарок.

* * *

Алиса забылась сном, ее дыхание вырывалось из горла со свистом и бульканьем. Я вышла из сарая и увидела Зака. Скрестив ноги, он сидел на земле в косых лучах послеобеденного солнца и перекатывал в зубах соломинку. Я подсела к нему. Немного погодя он сказал:

– Знаешь, а я ведь видел, как он упал.

Я поняла, что Зак до сих пор ходил за отцом везде, где только мог.

– Я искал яйца птиц в гнездах на деревьях, наверху загона, – продолжил он. – И всё видел. Вот он стоял и в следующий миг рухнул.

Зак выплюнул соломинку.

– Он пошатнулся, как пьяный. Затем приподнялся, держась за вилы, но снова упал, и больше я его не видел среди пшеницы.

– Мне жаль. Это, наверное, было страшно.

– Почему тебе жаль? Это ей должно быть жаль, – он кивнул на сарай за нашими спинами, откуда доносилось хриплое дыхание Алисы. Скопившаяся в ее легких жидкость боролась с воздухом.

– Он умирает, да?

Я не хотела ему лгать и кивнула.

– Ты можешь сделать что-нибудь? – спросил он и вдруг схватил меня за руку.

Из всего, что произошло за последние несколько дней – болезнь папы, появление Алисы, – самым странным казалось то, что сейчас Зак тянулся к моей руке, совсем как в детстве.

Когда мы были младше, Зак нашел в пересохшем русле маленький черный камень с отпечатком причудливого узора древней улитки. Улитка превратилась в камень, а камень – в улитку. Вот и мы с Заком стали точно та окаменелость. Мы словно просочились, вросли друг в друга. Изначально – потому что близнецы, а затем – благодаря годам, проведенным вместе.