Читать книгу - "Микрокосмос, или Теорема Сога - Асука Фудзимори"

Некоторые из ее подруг, ранее снисходительно, как соучастницы, смотревшие на шалости мамаши Сога, начали возмущаться ее поведением:

– Твой муж герой, он сражается за отечество, а ты… ты позоришь его честное имя. Ты позоришь всю страну!

– Мне нечего стыдиться. Надо же, мой муж на войне! А то там мало юбок? Солдаты… Как будто неизвестно, чем они там занимаются!

Мамаша Сога судила по себе. Она представляла батальон (много-много крепких мужиков), после быстрой победы расквартированный в глубине Маньчжурии, сытное питание, свободу тыловой жизни. Но на передовой, под Порт-Артуром, в состоянии постоянной готовности, среди скопления солдат, госпиталей и лагерей свежих военнопленных, не было места для палаток дев радости. А с передовой никого в живом виде не отпускали. Так что прелести половой жизни оставались уделом гомосексуалистов, онанистов и некрофилов.

История не сохранила для потомства имен донбасских шахтеров, выдавших на-гора тонны угля на потребу войне. Мы знаем лишь, что это сырье, объединившись с горной продукцией бассейнов Курска и Краматорска в домнах и мартенах Ростова-на-Дону, позволило произвести сталь нужного качества. Все для нужд Дальнего Востока. Рельсы для Китайско-Восточной железной дороги, стволы для винтовок, всевозможные пружинки, скобки, бойки, отсечки-отражатели и прочая составляющая мелочь для сложных механизмов, созданных в целях эффективного уничтожения живых существ. В том числе и длинные граненые штыки, быстро доказавшие свою боевую эффективность.

Из Ростова сталь поступала в Таганрог для окончательной обработки. В этом городе, избранном царской семьей для летнего отдыха, доверяли искусным рукам местных металлистов. Доверяли настолько, что назначенный Петербургом инспектор представлял собою распухшего ленивого увальня, которого можно было купить легко и не слишком дорого. Инспекция проводилась один-два раза в месяц, сопровождалась большой помпой и лозунгами-тостами: «За отечество, за мать-Россию! За батюшку-царя!».

После визитов на производство штат инспектора оттягивался на свои квартиры лакомиться оладьями с вареньем. Вековечная славянская апатия, излюбленная тема столичных художников слова, пышно расцветала на южных рубежах великой страны. В конце концов, ружейный штык… Что тут контролировать? Что с ним сделается?

После благословения местным попом окропленные святой водой штыки проследовали в Москву, где их проверил другой инспектор, несколько менее покладистый. Он констатировал, что ящики заполнены по норме. Затем штыки начали неспешный шестнадцатидневный путь по Транссибирской магистрали с частыми остановками, как неизбежными, так и ненужными. Между Пермью и Екатеринбургом поезд более двадцати часов ждал встречного. В Тюмени в тендер паровоза долго не загружали уголь. В Омске один из двух железнодорожных охранников получил разрешение наведаться к жене. Наконец штыки прибыли в Иркутск, где часть их общего количества насадили на старые ружья местного гарнизона.

Чем дальше на восток, тем сильнее ощущалась японская угроза. Большинство призванных под знамена смутно представляло, что им предстоит воевать с какими-то «желтыми», вроде знакомых бурят или якутов. Но офицерский корпус и командование знали, что враг дьявольски изощренно организован, очень хорошо вооружен и экипирован, что он не боится драки. Штыки как таковые для командования не представляли объекта первостепенного значения.

Последнее коленце долгого странствия – путь штыков из Иркутска до полей сражения в Маньчжурии. В глазах русских солдат эти куски отформованной стали представляли очевидную ценность. Глаза солдат светились радостью и облегчением.

Гарнизон Порт-Артура получил последнюю партию штыков в конце июня, перед тем как замкнулось кольцо окружения. Слегка заржавевшие за долгую дорогу аргументы в международном диспуте «царь или микадо» заняли свои места на стволах винтовок.

Хитоси Сога тем временем учился в ближайшей школе. Когда ему исполнилось двенадцать лет, он осознал, что его мать проводит время с чужими мужчинами. Со многими чужими мужчинами. Его товарищи знали об этом еще больше. Перемыть косточки неверной жене соседа – любимая тема родительской беседы за вечерней трапезой. К тому же иные из их родителей, точнее иные из их отцов, знали мамашу Сога… весьма близко. Снаружи и внутри.

Чуть ли не на каждой переменке бедняга Хитоси слышал:

– Слышь, Сога, а твоя мать-то потаскуха!

– Сога, а мой папаша вчера твою мамашу трахнул!

– Ха-ха, и мой пес ей вчера сунул!

Малолетки, свидетели осуждения матери одноклассника, стремились придать этому порицанию осязаемость и колотили Хитоси при выходе из школы. Учителя, очевидцы избиения, не знали, что предпринять. С одной стороны, чем провинился этот мальчик? С другой стороны, заступаясь за него, они как бы оправдывают его мать. Ни один из них не хотел, чтобы его заподозрили в сочувствии к этой женщине, особенно те, кто сам с ней имел дело.

Матери одноклассников вдруг вспомнили о своей поруганной чести. Разводы тогда не практиковались. Мало кто из них отважился бы противостоять матери Сога, не говоря уж о самом главе семьи. Поэтому несчастные женщины, обливаясь слезами, доверяли свои печали детям. Сначала принимались за своих мужей… потом переключались на мужа мамаши Сога. Сама она при этой смете лишь подразумевалась. Естественно, что сынок этой дряни автоматически включался в перечень как принадлежность. Детишки уважительно выслушивали родительниц и рьяно бросались восстанавливать поруганную справедливость. Каждый день одноклассники группой из десяти-пятнадцати человек ловили Хитоси и отделывали его что хватало сил. Нежные сверстницы терпеливо ждали окончания расправы, чтобы подойти и плюнуть на валяющегося на земле казненного преступника.

Побитый Хитоси плелся домой, бормоча единственное утешение:

– Я Сога. Истинный Сога.

Как он и надеялся, матери дома не оказывалось. Он не плакал. Заплакал лишь в первый раз. Он терпел побои и унижения без слез и без криков. Возвращалась домой мать в сбитом набок и плохо завязанном кимоно, напевая, начинала готовить пищу. Увидев побитую физиономию сына, восклицала:

– Бог мой, милый, что с тобой?!

– Упал.

– Опять? Какой же ты неуклюжий. Увидел бы тебя отец…

Она обнимала мальчика, утешала его, вела в ванную, обмывала синяки, смазывала царапины йодом и ставила примочки. Боль исчезала, Хитоси видел перед собой ангела. Нет, они ошибаются. Нет, невозможно, они не знают его маму, не знают, какая она добрая и нежная.

Дети, конечно, не знали, но многие из взрослых получили свою дозу доброты и нежности мамаши Сога. Из Маньчжурии возвращались раненые, слонялись по улицам и бахвалились своими подвигами под Мукденом, под Ляоюанем, на берегах Ялуцзян. Ну как могла мамаша Сога упустить такую возможность? Молодые, сильные мужчины, столько времени оторванные от женской ласки… Она заводила с ними беседы прямо на улице, предлагала пропустить стаканчик, нежно похлопывала по плечам. Она не интересовалась их подвигами, но иной из героев по привычке распускал язык.