Читать книгу - "Memow, или Регистр смерти - Джузеппе Д'Агата"

Однажды, апрельским воскресным утром, явившись под вымышленным именем и выдав себя за ученого-историка, Аликино сумел проникнуть в сумасшедший дом в Имоле с целью повидаться с одним больным. Это был адвокат Ривоццини, пребывавший в психиатрической клинике уже лет двадцать. Он страдал (если Аликино правильно понял диагноз) тревожно-двигательной психастенией.

Адвокат пользовался немалой известностью в начале двадцатых годов, когда некоторое время был мэром Баретты.

Пока они шли по коридорам мимо палат, на дверях которых висели массивные замки, мимо окон с защитными сетками и решетками, врач, любезно сопровождавший Аликино, позаботился ознакомить его с правилами визита: как можно меньше вопросов и только на нейтральные темы, никакого давления, словом, ничего такого, что могло бы задеть психику пациента, разбередить его болезненные раны, не поддающиеся излечению, но как никогда мучительно возбужденные. Больной плохо ориентируется во времени и продолжает переживать, как совсем недавние, события, которые привели его когда-то к психическому расстройству. Наконец врач смеясь предупредил Аликино, что прежние ораторские данные пациента превратились в патологическую, порой неудержимую многоречивость.

Когда они вошли в палату, адвокат Ривоццини перестал вышагивать от окна к умывальнику и обратно. Должно быть, он страдал навязчивым желанием двигаться, потому что эта часть линолеума, закрывавшего пол, была заметно стерта.

Адвокат носил короткую острую бородку, очень аккуратную, и на вид ему можно было дать лет на десять меньше его шестидесяти. Он посмотрел на Аликино с некоторой озабоченностью и настороженностью.

— Не беспокойтесь, это друг, — объяснил ему врач.

— Чей друг?

— Вы же доверяете мне, не так ли, адвокат?

— Как себе. Доктор, а знаете, я наконец понял, почему черных рубашек так много. — Он горько усмехнулся. — Любую рубашку можно перекрасить в черный цвет, а вот наоборот никак нельзя. Попробуйте! Попробуйте сходить в красильню и попросите перекрасить черную рубашку в белую.

— Никогда не приходило в голову.

— Попробуйте, попробуйте, и вы согласитесь, что я прав.

— Договорились. Разрешите нам присесть?

Адвокат снова взглянул на Аликино.

— Вы похожи на кого-то из моих знакомых…

Гости уселись на деревянные стулья, выкрашенные белой краской. Адвокат присел было на кровать, но тут же вскочил и принялся усердно разглаживать помятости на пижамных брюках. Куртка на нем, напротив, была в полном порядке — серая, коротковатая в рукавах. Из верхнего кармана выглядывал большой голубой платок.

— Адвокат, — обратился к нему врач, стараясь изобразить полное равнодушие, — как давно вас не выбирают больше мэром?

— Провалили. На политическом жаргоне говорят — провалили. — Он разразился резким, скрипучим смехом, но вдруг внезапно умолк и сжал кулаки, стараясь овладеть собой. — Думаете, не помню? Это было три года назад. В двадцать пятом. На предварительных административных выборах двадцать пятого года. Потом больше не было выборов. Я хорошо помню: после убийства Маттеотти эти сатанисты уже окончательно потеряли всякий стыд.

Врач изобразил зевоту.

— А если бы я сказал вам сейчас, что черных рубашек больше нет?

Адвокат прищурил один глаз и указательным пальцем сделал активный отрицательный жест.

— Враки. Это вы можете поверить в подобные байки, дорогой мой доктор, но меня-то не проведешь. Я ведь не мальчишка.

— Во всяком случае сюда они точно не придут.

— Пусть только попробуют. Я раскрою им череп. — Он снова залился резким смехом. — Уже давно поджидаю их. Все кости им переломаю! Каждую по отдельности! Раскрою череп! Разрублю! Хотел бы я посмотреть, посмеют ли они явиться сюда?

Врач подождал, пока завершится эта эмоциональная вспышка.

— Мой друг хотел бы узнать у вас, как на самом деле все было. С самого начала.

Адвокат Ривоццини посмотрел на свои руки, потом спрятал их в карманы и вновь зашагал по комнате.

— И я могу говорить откровенно?

— Конечно, — робко вставил Аликино.

Адвокат остановился спиной к посетителям.

— Спрашиваю еще раз — я могу говорить откровенно?

— Ну а как же иначе? — ответил врач. — Тут у нас такое место, где говорят только правду. Ложь вызывает у людей заболевания.

— Это точно — вызывает у людей заболевания. — Адвокат опять зашагал по комнате, усиленно жестикулируя и избегая смотреть на своих собеседников. — Понятно, когда меня провалили на выборах и мне пришлось отказаться от должности мэра, к которой я уже очень привык и которая стала для меня как бы второй кожей, я очень переживал, не отрицаю. Я не намерен отрицать это.

— По-человечески это вполне понятно, — согласился врач.

Адвокат поднял руку, и в его интонации появились ораторские нотки.

— Но я отрицаю — всеми силами отрицаю, — будто из-за этого я психически заболел, как уверяли мои враги, и не только они, к сожалению. Даже в моей собственной партии есть люди, которые и сегодня еще смеют утверждать, будто с того дня я перестал быть разумным человеком, каким был прежде, — короче говоря, сошел с ума. И все из-за того, будто я вбил себе в голову — и никто не сумеет разубедить меня, — что Астаротте Маскаро, мой противник, ставший вместо меня мэром Баретты, ради достижения своей цели не колеблясь заключил договор с дьяволом. Более того, если в самом деле хотите знать правду, Астаротте и его приспешники в черных рубашках — вот они-то и есть самые настоящие дьяволы.

Врач легко согласился, что фашистов в их черной форме действительно можно принять за дьяволов, но Ривоццини не слушал его.

— Столкнувшись с силами сверхъестественными, — продолжал адвокат, — и потому неодолимыми обычными средствами политической борьбы, какими я располагал, я мог только погибнуть. Мои противники и хулители все еще утверждают, будто мое поражение было предопределено косностью, с какой я руководил городом, не говоря уже о кражах, которые мне приписывались. Все это ложь. Я хорошо знаю, что это не так. Я убежден, что адские силы объединились ради Астаротте и подготовили мою погибель — не только политическую. — Он тяжело вздохнул. — Но вот факты, неоспоримые факты, которые никто…

— Простите, адвокат, — прервал его Аликино, — а почему вы ничего не говорите об этом Астаротте? Он тоже родом из Баретты?

Ривоццини в восторге устремил указательный палец в сторону Аликино:

— Молодец! Очень верный вопрос. Я много думал об этом. Знаете, ведь буквально с самого рождения Астаротте проявлялась его демоническая природа.

— Каким образом? — поинтересовался врач.

— Его отец, Джерофанте Маскаро, в молодости работал в пекарне у Нумисанти, в кондитерской, которой теперь уже давно нет, но тогда, в конце века, она была весьма знаменита. Он во всем помогал также по дому на вилле этих синьоров. К тому времени в семье Нумисанти остались одни женщины, и Джерофанте стал, как у нас говорят, домашним мужчиной.