Читать книгу - "Девочка из стен - Эй Джей Гнюзи"

Элизе придется просидеть в потайной бельевой шахте все долгие послеполуденные часы — до самой ночи. Тут ее не найдут — шахта была заблокирована давным-давно и не использовалась. Какой-то предыдущий владелец поставил в главной ванной комнате на втором этаже большой шкаф — и тем самым перекрыл ее. Но Элиза вернула шахту к жизни. Пару месяцев назад, когда Мейсоны были в отъезде, она нашла в гараже маленькую пилу и прорезала тонкую деревянную заднюю стенку шкафа (срез был косой, неровный, но папа все равно гордился бы). Лаз, достаточно большой, чтобы девочка могла проползти на животе в его недра, был спрятан за стопкой старых полотенец и запасной туалетной бумагой. Уже изнутри шахты, встав на небольшие поперечные балки, девочка втиснула вырезанный кусок стенки на место. Хотя задняя панель шкафа обзавелась шрамом, а белая краска по краям среза отслоилась, обнаружить скрытый лаз можно было, только зная, куда смотреть. Сама шахта была достаточно узкой — прижавшись спиной к одной стороне, Элиза могла спокойно спускаться и подниматься по желобу.

Но дно шахты, ее раскрытая пасть в стене прачечной, было, пожалуй, главной причиной, почему Элиза любила этот лаз больше всех своих прочих ходов в межстенье. Именно здесь она узнала о существовании бельевой шахты. Когда дом еще принадлежал ее родителям, выходное отверстие было заколочено квадратной фанерой, настолько уродливой, что отец решил выломать ее — и тогда они нашли забытую старую шахту. Мама была на работе, поэтому папа позвал Элизу. Они вооружились самым мощным отцовским фонариком — и отправились исследовать узкую стенную башню.

— Сколько же в этом доме странностей, — покачал головой отец. Он был художником, поэтому перенес доску в гаражную пристройку и выкрасил ее в темно-зеленый лесной цвет. А когда она высохла — взял тонкую кисточку и быстрыми росчерками краски взрастил по центру дерево. Плакучую иву в белом цвету.

Какое-то время панно радовало глаз, но близость к водопроводным механизмам стиральной машины сделала свое дело: с годами нарисованное дерево начало мокнуть, разбухать и трескаться. Элиза была уверена, что очень скоро мистер и миссис Мейсон затеют очередной ремонт, в ходе которого подкрасят или вовсе замажут дерево, а заодно обнаружат скрытую за ним шахту.

Но пока здесь можно было прятаться.

Труба сушилки в прачечной так и осталась незакрепленной. Книгу скандинавских мифов Элиза тоже бросила за машиной, когда она услышала стрекотание дверной ручки. Это беспокоило ее особенно сильно. Теперь, когда Мейсоны вернулись домой, покинуть бельевую шахту было не так-то просто: фанерную доску приходилось выталкивать по углу за раз. И нужно было умудриться поймать ее, прежде чем она упадет на пол. Это требовало времени. Пока Мейсоны не спят, рисковать не стоило. Кто-то ведь мог проходить мимо и обнаружить ее. Чтобы починить вытяжную трубу и забрать оставленную за машиной книгу, придется ждать ночи. Это было ее наказанием.

Больше никаких ошибок.

По краям доски с папиным деревом ореолом сочился слабый свет. Его отблески подрагивали на бледных волосках предплечья. Ладони горели. Вдоль царапин, оставленных металлическим ободом выводного отверстия, бусинами рассыпались маленькие капли крови.

Царапины и синяки давно уже не трогали Элизу до слез. В последний на ее памяти раз она плакала год или два назад — когда ободрала коленку, упав с дерева. Воспоминание вспыхнуло перед ней, будто фотография: Элиза сидит на краю родительской ванны, плачет и смотрит на свое отражение в зеркале. Мама, склонившись над ее ногой, стерилизует и перевязывает рану. Волосы Элизы — причесанные — стянуты розовой заколкой на одну сторону.

Сидя в бельевой шахте, девочка смахивала налипшие на порезы ворсинки. Каждую алую каплю она зажимала большим пальцем — чтобы остановить кровь. Позже этим вечером она терпеливо и тихо вскарабкается по длинному желобу наверх, в ту же самую ванную, теперь принадлежащую мистеру и миссис Мейсон. Пока они внизу, смотрят телевизор, Элиза откроет фальшивую стенку в задней части шкафа, протиснется между рулонами туалетной бумаги и окажется в ванной, где хранится медицинский спирт. Она не посмотрит в зеркало. Не посмотрит на свои запыленные щеки и растрепанные, слишком длинные волосы. Она промоет порезы над раковиной и стиснет зубы, когда жгучая боль полоснет руку.

Элиза понимала, что это неизбежно при жизни в одиночестве. Что быть одной значит заботиться о себе самостоятельно. Хочешь не хочешь — научишься.

Если Элиза поранится, пропорет ладонь гвоздем или подвернет лодыжку, она все равно останется одна. Если она простудится, то выздоровеет сама. Она будет сдерживать чихание (громко рявкают пусть все эти экспрессивные личности да нелепые герои мультфильмов, чьи попытки спрятаться проваливаются из-за такой глупости), но заботливая рука уже никогда не прижмется к ее горячему лбу. Никто не поднесет к постели ни ледяной воды, ни холодных компрессов, ни аспирина. Больше всего Элизу пугал кашель. И тошнота. Она переживала, не ослабеет ли настолько, что уже не сможет выкарабкаться из темноты этих стен. Что тогда случится?