Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

пришли (а последние красноармейцы бежали дворами и переулками), необходимость ходить «на окопы» отпала сама собой, и казалось, весь город не знает, что делать дальше: стояли брошенные на путях трамваи, стояли разграбленные магазины с разбитыми витринами (причем в грабежах магазинов одинаково отличались как немцы, так и кое-кто из местных), школы несколько дней были закрыты.

– Ну все, кончилась советская власть, – сказал отец, придя с работы куда раньше обычного.

– Что ж теперь будет… – вздохнула мать.

– А черт его знает. Ну, немцы, чай, не Орда. Европа! – глубокомысленно заключил отец. – Значит, проживем как-нибудь.

Хоть прихода немцев и ждали с опаской, поначалу их все же не особенно боялись.

Из-за низкого забора Славка и Розка наблюдали, как немцы занимают Дом кожевников на Кирилловской, новое, большое, добротное здание. Понаехало много интереснейшей, самой современной техники: мотоциклы, грузовые автомобили, гусеничные броневики, суетились солдаты в чистенькой, щеголеватой, ладно сшитой форме – они казались до обидного нарядными по сравнению с запыленными красноармейцами. Подъехал офицер в длинном открытом легковом автомобиле.

– Красивые, – сказала Розка про немцев. – Как-то это… неправильно.

– Ага, – Славка прекрасно понял, что она имела в виду. Врагу положено быть страшным и уродливым. Воображение рисовало фашистские полчища как стаи каких-то двуногих зверей в рогатых касках, на чудовищных грохочущих танках. А тут – люди как люди. Благополучные и даже привлекательные с виду.

Офицер в открытом автомобиле глянул на лучившиеся любопытством лица Славки и Розки и вдруг улыбнулся им. Права Розка – враг оказался обескураживающе обыденным и почти симпатичным. Породистое лицо, красивая фуражка. Вот только череп на фуражке Славке совсем не понравился.

Они ходили толкаться на рынок и услышали много чего интересного: что немцы ходят по домам и квартирам, берут ценности и съестное, но жителей не трогают; что новые, немецкие власти выпустили постановление вернуть все, утащенное из разгромленных магазинов, и вскоре тоже намереваются ввести трудовую повинность, прежде всего отправить разбирать баррикады, которые сами же горожане и сооружали. И самое главное – что вчера кто-то обнаружил на окраине несколько домов, где полы сплошь залиты кровью, а жильцы зарезаны как свиньи. Грешили на немцев, но тут же нашелся кто-то, видевший, как немцы допрашивали, а потом застрелили какого-то окровавленного бродягу – тот был одет в штатское и говорил на суржике. «Выходит, душегуб – из наших?» – прошептал Славка. Розка только плечами пожала. На рынке теперь было не так, как прежде, и дело было даже не в воцарившемся повсюду напряжении и не в страшных слухах. Сами люди стали будто другие. Многие тут друг друга знали, и пару раз Славка услышал за спиной: «Москаль и жидивка!» – это было, конечно, про них с Розкой. Этим могли швыряться и раньше, но довольно беззлобно, а теперь сказали – точно плюнули. Казалось, будто немцы принесли с собой что-то невидимое, но опасное, вроде инфекции.

Когда Славка возвратился домой, выяснилось, что семью, покуда он отирался на рынке, ограбили, деловито и спокойно: пришли немецкие солдаты, забрали всех кур, а еще серебряные ложки, материны бусы, подаренные ей на свадьбу отцом, и бабушкину икону в драгоценном окладе.

– Нехай подавятся, – махнул рукой отец. – Нас не тронули – и на том спасибо.

Славка рассказал про услышанное на рынке, особенно про душегуба. Мать всплескивала руками и трясла за плечо отца:

– Давно говорю, засов хороший на дверь нужен, не эта щеколда на соплях.

Отец говорил:

– Не-не, точно не немцы, те грабят культурно, – а бабушка перекрестилась:

– Как есть, вражина пришел.

– Что, думаешь, все-таки немцы такое сотворили? – спросил Славка.

– Немцы ли, наши – не знаю. Вражина не различает: наши, ихние, ему едино. Для его поганых дел все сгодятся.

– А кто он – черт, что ли? – с насмешкой спросил Славка. Ни в какого черта он, разумеется, не верил.

– Хуже черта. Мне моя бабка рассказывала, а той – ейная бабка. Во времена, когда люди много крови льют, приходит вражина кровью упиваться. И тогда кровь льется уже не ручьями – реками и морями.

– Ну не забивай ты голову парню, – прервал бабушку отец. – И так вон что творится.

А Славке отчего-то припомнилось, сколько крови текло из перерубленного куриного горла; никогда он столько не видел.

– Да ну, баб, люди только по своей воле убивают. А не из-за черта какого-то.

Той ночью, после бабкиного рассказа, приснился Славке сон: будто отца забрали на фронт, а куры по-прежнему ходят по двору, и надо одну из них зарезать к обеду, потому что дома есть нечего, даже сухарей завалящих нет. И вот Славка, обливаясь холодным потом, несет к колоде за ноги одну из кур, а та вроде и обычная несушка, и в то же время человек, как в сказке «Черная курица». Славка отчего-то понимает, что, если он прямо сейчас не зарежет именно эту куру, то вся его семья умрет с голоду. Медленно, как только во сне бывает, поднимает топор и с хеканьем, стараясь не зажмуриться от ужаса, опускает – и лезвие вонзается не в курью шею, а именно что в человечью. Топор перерубает шею какого-то парня, ровесника Славки, лишь наполовину – чтобы полностью отрубить голову, Славкиных сил не хватило, да и топор слишком мал, – и кровь хлещет фонтаном. Человек страшно хрипит, Славка понимает, что надо бы его добить, чтоб не мучился, – и просыпается в леденящем ужасе, прямо-таки подскакивает на кровати.

– Ночью нам сегодня окна побили, – сказала Розка, перебирая в пальцах гладкие, шелковисто блестящие коричневые плоды конских каштанов.

– Кто, немцы? – спросил Славка. По детской привычке он набивал каштанами карманы, чтобы потом швырять их во что-нибудь – и сейчас то и дело кидал ими издалека в тумбу с объявлениями на трех языках – украинском, русском и немецком, про сдачу «излишков продовольствия».

– Не надо, – Розка придержала его за руку. – Еще увидит кто. Нет, не немцы. Кричали по-нашему.

По перекрестку мимо тумбы прошли трое здоровенных, румяных, веселых немецких солдат – один торжественно нес граммофон с большим золотящимся на солнце раструбом, второй тащил под мышками двух поросят, третий нес корзину с яблоками и свернутое на плече пуховое одеяло. Поросята сучили копытцами и визжали, солдаты что-то орали по-своему и громко гоготали.

– Мне страшно, – сказала Розка.

Славка ничего не сказал. Утром к ним приходили немцы: искали партизан. Обшарили весь дом, на сей раз ничего не забрали, но осадок почему-то остался хуже, чем если бы просто ограбили.

– Мне тоже страшно, – произнес Славка наконец. – Хорошо, душегуба хоть вроде поймали. Слушай, давай я тебя из школы буду встречать? А то мало ли…

В школах (тех, что не были заняты немцами) занятия пока еще шли, больше по инерции, но уже поговаривали, что учиться теперь