Читать книгу - "Браво-Два-Ноль - Энди Макнаб"

— Итак, Энди, расскажи мне подробно про то снаряжение, которое было у вас с собой. Что там еще было? Ну же, нам нужна твоя помощь. В конце концов мы ведь тебе помогли.

— Прошу прощения, у меня все перепуталось. Я ничего не понимаю.

— Что вы собирались делать с взрывчаткой?

В его голосе по-прежнему не было агрессии.

— Никакой взрывчатки у нас не было. Честное слово, я не понимаю, о чем вы говорите.

— Энди, несомненно, вы собирались вывести что-то из строя, потому что у вас был пластид «ПЕ-4», мощная взрывчатка. Теперь ты понимаешь, почему я не могу поверить в твой рассказ?

Упоминание о «ПЕ-4» было еще одним свидетельством того, что полковник получил военное образование в Великобритании, но я постарался не обращать на него внимание.

— Честное слово, я не понимаю, о чем вы говорите.

— Знаешь, у нас в госпитале находятся ваши люди.

Здесь он меня задел. Я постарался не показать удивление или потрясение; считалось, что я никак не связан с теми бандитами, которые учинили побоище неподалеку от магистрали.

— Кто они? — спросил я. — В каком они состоянии?

У меня лихорадочно кружились мысли. Кто это может быть? Что они могли сказать? А что, если полковник просто блефует?

— С ними все в порядке, с ними все в порядке.

— Большое спасибо за заботу о них. Наша армия также заботилась бы о ваших раненых.

Если кого-то из наших поместили в госпиталь, это говорит о том, что иракцам они нужны живые.

— Да, — равнодушно произнес полковник, — нам известно всё. Несколько человек из вашей группы находятся в госпитале. Но с ними все в порядке. Мы не варвары, мы заботимся о военнопленных.

«Да, как же, — подумал я. — Я видел документальные съемки времен ирано-иракской войны и знаю, как вы заботитесь о пленных».

Тут я ничего не мог поделать, но я должен был ответить так, как этого ждали от меня иракцы. Это большая игра, учиться которой необходимо начинать с детства. Научиться лгать матери и учителю и в любой момент по желанию вызывать слезы.

— Благодарю вас за то, что вы помогаете нашим солдатам, — сказал я. — Но больше я вам ничего не могу сказать. Я ничего не знаю.

— Итак, мы договорились, что ты был в составе той группы, которая побросала свои рюкзаки, и что с тех самых пор мы за вами следили.

— Нет — вы окончательно сбили меня с толку. Я не понимаю, про какие рюкзаки вы говорите. У нас никаких рюкзаков не было. Нас бросили, мы оказались совсем одни в самом сердце вашей страны. Я простой солдат, я иду туда, куда мне скажут, и делаю то, что мне скажут.

— Но, Энди, ты так и не объяснил нам, что вы должны были делать. У вас же было какое-то задание.

— Послушайте, я занимаю место на самом низшем уровне в нашей армейской иерархии. Как вам самим прекрасно известно, у нас в армии действуют по принципу «знай только то, что тебе нужно». Нам говорят только то, что мы должны знать, а поскольку я в самом конце цепочки, мне ничего не сказали.

Отлично — кажется, я задел нужную струну. На каждом листе боевого приказа вверху красуется бросающаяся в глаза строчка: «ознакомить только тех, кому это необходимо». Несомненно, полковник обучался в Великобритании, скорее всего в военном училище в Сэндхерсте или в колледже Генерального штаба: на протяжении многих лет Ирак считался у западных держав «своим».

Похоже, полковник озадачен. Он что-то спросил по-арабски у майора. Тот предоставил пространный ответ. Мне это очень понравилось. Похоже, я наконец сказал то, с чем иракцы согласились. Быть может, они наконец поверят, что я ни хрена не знаю. Быть может, они попробуют перенести эту ситуацию в свою армию. Все мы солдаты. Хоть один из них и майор, а другой — полковник, они все равно получают приказы от своих генералов. Конечной моей целью было заставить их проникнуться к нам состраданием и решить, что нет смысла тратить на нас время и силы, так как мы все равно ни черта не знаем, потому что мы простые тупые солдаты, которым не посчастливилось и выпало вляпаться в дерьмо.

— Хорошо, Энди. Мы с тобой еще встретимся. А пока ты свободен.

Он говорил тоном врача, отпускающего пациента.

— Огромное спасибо за угощение. Я как могу стараюсь вам помочь, честное слово, но я просто не знаю, что вам от меня нужно.

Мне снова завязали глаза, но, как это ни странно, сняли наручники. Я ощутил, как к пальцам опять начинает поступать кровь. Меня подняли на ноги и вывели на улицу. Холодный воздух ударил молотом. В кабинете полковника было так тепло, я расслабился, поглощая помидоры, хлеб и рис.

Я радовался тому, что преодолел еще один барьер и досыта наелся. Конечно, скорее всего меня накормили бы в любом случае, но мне просто было приятно сознавать, что я попросил и мою просьбу выполнили. Пока что я был относительно уверен в том, что в мой рассказ поверили, хотя меня и не вполне устраивало то представление, которое я разыграл. В конечном счете, мне все равно, верят мне иракцы или нет; главное — чтобы они принимали меня за тупого солдата, который ни хрена не знает. Будем надеяться, меня сочтут за никчемную мелкую сошку, из которой все равно не вытянуть достоверную информацию.

Я по-прежнему был босиком и не мог нормально ходить на изувеченных ступнях. Но разум мой работал в полную силу, и сейчас это было главным. Человеку могут при желании переломать все кости, но вот то, смогут ли ему сломать рассудок, зависит исключительно от него самого.

Я проковылял по длинному, холодному, сырому коридору, застеленному линолеумом. В дальнем конце меня заставили сесть на пол. Вокруг царила кромешная темнота; через повязку у меня на глазах не проникало ни лучика света. Время от времени до меня доносились отголоски шагов, пересекавших коридор, в котором я находился. Вероятно, это был какой-то штаб.

Приблизительно через час снова послышались шаги, но на этот раз они были неровными и шаркающими. Я успел услышать учащенное дыхание. Затем один из солдат снял с меня повязку, и я проводил взглядом, как он уходит. Коридор имел в ширину футов восемь, в выложенных плиткой стенах через каждые футов пятнадцать были двери. Дальше справа от меня от него отходил другой коридор, а еще метров через тридцать-сорок он упирался в стену. Там, в противоположном конце, тускло светила керосиновая лампа.

Я посмотрел налево и увидел Динджера. У него на лице была довольная ухмылка.

— Приятель, ты частенько сюда заглядываешь? — спросил он.

Возвратившийся солдат принес наши ботинки, затем отошел к своим товарищам, которые сидели в нескольких шагах, не сводя с нас глаз.

— Мусульман, христиан, иудей? — спросил один из них.

— Мы христиане, — сказал я. — Англичане. Христиане.

— Не иудей?

— Нет. Христиане. Христиане.

— Не Тель-Авив?