Читать книгу - "Фабрика кроликов - Маршалл Кэрп"

– А где конкретно?

– Рыба гниет с головы.

– Вы имеете в виду Айка Роуза?

– Нет, у него в шкафу вы скелетов не обнаружите. Все скелеты – в шкафу у Дина Ламаара.

– Но ведь Ламаар умер, – вставил Фэлко.

– Джон Кеннеди тоже умер, – возразил Иг, – однако смерть не помеха для тех, кто ищет пятна на репутации.

– Значит, вам известно о некоем пятне на репутации Дина Ламаара, которое могло бы пролить свет на наше дело?

– У меня нет доказательств. Положим, они бы у меня были – все равно я не представляю, как известные мне факты помогут вам в расследовании. Но кое-что я вам расскажу. У дядюшки Дини, лучшего друга американских детей, была и обратная сторона, и мой отец эту сторону наблюдал достаточно часто и в подробностях.

– Я весь внимание, – сказал я, взяв ручку и блокнот.

– Во-первых, Дин Ламаар был расистом. Ненавидел негров, евреев, азиатов. Говорят, он даже тайно субсидировал ку-клукс-клан.

– В то время большинство киностудий этим страдали, – заметил я. – Но сейчас компанией управляет как раз еврей. Начальник охраны в «Фэмилиленде» – афроамериканец. Даже если Дин Ламаар и был расистом, компания давно отошла от расистской идеологии.

– Ламаар долгое время был вынужден подавлять свои сексуальные склонности, – продолжал Иг.

– Я полицейский, а не психотерапевт, – зевнул я. – Нельзя ли поближе к делу?

– Да пожалуйста. Дин Ламаар убил своего отца. Только вдумайтесь в эти слова. Кстати, джентльмены, у меня есть свежий кофе. Не желаете?

Мы с Фэлко отказались. Иг поднял собачонку под передние лапы, посадил ее на пол и скрылся на кухне.

– Что за фигня? – не выдержал Фэлко. – На кой черт нам… то есть вам, вся эта бодяга? Даже если Иг не врет, в чем я сильно сомневаюсь, каким образом его так называемые факты повлияют на ход расследования?

– Насчет хода расследования пока не скажу, а вот на увлекательность моего отчета они повлияют самым непосредственным образом.

И я записал в блокноте: «Дин Ламаар убил своего отца», – и поставил три вопросительных знака.

Иг вернулся с кружкой черного кофе в руке и с двумя книгами под мышкой. Он уселся в кресло, книги положил на пол, а собачонку забрал на колени.

– Дин Ламаар родился в бедной семье, причем в семье священника, причем больного на голову – он только и знал, что пугать паству геенной огненной. Мать обожала Дини – еще бы, единственное чадо. Однако преподобный Ламаар, ко всем своим прелестям, в числе которых деревяшка вместо ноги – нога осталась на поле боя где-то на просторах Бельгии, – был еще и пьяницей, да вдобавок пьяницей-лицемером. С кафедры он вещал о кознях «зеленого змия», а дома напивался до чертиков.

Иг шумно хлебнул дымящегося кофе.

– Итак, ближе к делу. Дини был способный мальчик, любил рисовать, однако отец строго-настрого запретил всякие картинки. Знаете, как у фундаменталистов принято думать: после смерти тебе да воздастся за то, что при жизни ты ни шагу в сторону не сделал. Тогда Дини стал рисовать тайком. И вот однажды – Дини тогда было двенадцать – отец нашел его рисунки, вызвал сына на ковер и у него на глазах сжег все, в том числе карандаши. А главное – видно, в тот день он основательно набрался – папаша схватил сына за руки и сунул их в горящий камин.

«А сын через много лет создал семейный тематический парк», – подумал я.

– Дини спасла мать – вызвала, так сказать, огонь на себя. Но преподобный Ламаар зато запер сына в чулане, где хранился уголь, на всю ночь. В чулане мыши и сороконожки кишмя кишели. Любой другой ребенок на месте Дини свернулся бы калачиком и плакал, пока не уснул. Однако Дини решил, что старый негодяй на сей раз верх над ним не возьмет. Он подобрал кусок угля и нарисовал на стене… правильно, кролика. Кролика-пофигиста, кролика-победителя. Через много лет мой отец превратил грызуна в печатный станок, но в ту ночь маленький Дин Ламаар обошелся куском угля и щелястой стеной, чтобы добыть то, чего ему не хватало. А именно мужество.

Иг снова отхлебнул и смачно проглотил – видимо, выдерживал пресловутую паузу.

– Через несколько недель проповедник полез на крышу, чтобы укрепить расшатавшуюся черепицу. А был он, как обычно, пьян, и, если помните, с деревяшкой вместо ноги. Он потерял равновесие, упал с крыши и угодил прямо на железные грабли. Истек кровью буквально за пару минут.

– Ну и где же здесь про убийство? – спросил я.

– А кто, по-вашему, расшатал черепицу? А лестницу кто толкнул? А грабли поблизости положил зубцами кверху? Кто смотрел, как проповедник истекает кровью, и не позвал старших? – С каждым вопросом Иг все возвышал голос, так что ответ прозвучал на частоте пожарной сирены: – Мерзавец Дин Ламаар!

– Допустим. Ну а вы-то как узнали о так называемом убийстве, которое совершилось семьдесят лет назад?

– Клаус Лебрехт, оператор на «Ламаар студиоз» – причем оператор, что называется, от Бога, – был по совместительству лучшим другом Дини. Однажды вечером они с Дини, пребывая в скверном настроении, вздумали рассказывать о своем трудном детстве – у кого труднее. Лебрехт поклялся, что об отце Ламаара не узнает ни одна живая душа. Но что значит клятва в Голливуде? Лебрехт поделился с моим отцом. Мой отец хранил тайну даже после того, как Ламаар его вышвырнул. Он рассказал мне только накануне самоубийства.

– А вам не кажется, что ваша история уже больше смахивает на испорченный телефон? – спросил Фэлко.

– Конечно, это же настоящая голливудская сплетня. Они всегда такие.

– Даже если Дин Ламаар действительно убил своего отца, к нашему делу этот факт не относится, – сказал я. – Трех убийств с его помощью не раскрыть.

– Вы правы, – кивнул Иг. – Однако теперь вы, возможно, перестанете считать «Ламаар энтерпрайзис» невинной жертвой. Вывеска у них действительно невинная – кролики, мыши всякие и прочее зверье, – но на самом деле они со дня Сотворения были кучкой жестоких, бессердечных, безжалостных головорезов.

Иг поднял с пола книги.

– Вот, возьмите почитать. Перед вами две биографии покойного Дина Ламаара, великого сказочника, лучшего друга детей. Вот эта – авторизованная версия, ее можно купить в любом книжном магазине.

На обложке красовалось заглавие: «Дини – Принц Радости и Смеха» – и черно-белая фотография Дина Ламаара, сделанная, наверно, в пятидесятые годы. Ламаар был в лучшей своей форме – еще молодой и красивый, но уже обтесавшийся и набравшийся лоска. Просто на случай, если читатель не разглядел слово «Принц» в заглавии, художник пририсовал к голове Ламаара мультяшную корону.

– Эту бодягу состряпал один из Ламааровых лизоблюдов, – пояснил Иг. – А название Дини сам придумал, и фотографию тоже сам выбрал. Он хотел, чтобы его запомнили именно таким. Прекрасным Принцем. Добрым сказочником, благодаря которому мир стал намного лучше.