Читать книгу - "Седьмое таинство - Дэвид Хьюсон"

Патрицио Фолья, должно быть, видел на своем веку немало смертей. И тем не менее в его глазах стояло сейчас очень странное выражение, которое Лео никак не мог определить.

Доктор упорно смотрел на мониторы приборов, подключенных к Лудо Торкье, чье дыхание стало слабым и едва заметным.

— Думаю, что так, — согласился он.

— Вам бы следовало остаться в квестуре. — Фолья подпустил в голос едва заметную нотку упрека. — Вы же и других студентов прихватили, не так ли?

— Прихватили, — кивнул Фальконе. Теперь уже, видимо, всех. Как и ожидалось, прятаться от полиции они не умели.

— Значит, парни могут вам что-то рассказать, — предположил доктор.

Лео покачал головой и посмотрел на неподвижное тело.

— После этого — нет, не расскажут. Там уже полно адвокатов. Им не нужно ничего говорить. Зачем? Мы допустили, что один из них был избит чуть не до смерти прямо у нас, в комнате для допросов. И теперь задержанные могут хранить молчание сколько захотят. И мы даже не сможем использовать это против них.

— Сейчас бы сигаретку, — жалостно бросил старший фельдшер. — Нам еще долго тут торчать.

— Как врач не могу вам это разрешить, — ответил Фолья. — Ну ладно, ступайте покурите. Оба.

Младший фельдшер удивился:

— Я не курю.

Но его старший коллега уловил что-то в тоне медика.

— Идем, я тебя научу. — Он потащил коллегу из машины.

Агент сидел молча, не в силах произнести ни слова.

Фолья взглянул на мониторы:

— Он умирает, Лео. Никто и ничто ему не поможет.

— Вы уже это говорили.

— Действительно считаете, что он мог вам что-то сказать?

— Не знаю, Патрицио. На этом деле я понял, что в действительности очень мало знаю и умею.

Фолья встал и подошел к стеллажу с медицинским оборудованием, прикрепленному к стене вэна. Достал шприц, ампулу с каким-то лекарством и тщательно проверил этикетку.

— Если повезет, сумею привести его в сознание на минуту или около того. Было бы неплохо, если бы патологоанатом не стал упоминать об этом в своем заключении после вскрытия. Мне нравится моя работа — это гораздо лучше, чем сидеть в тюрьме.

Доктор наполнил шприц, тщательно следя за уровнем жидкости в резервуаре.

— Ну так что? У нас не так много времени. А у этого парня еще меньше.

Полицейский не знал, что сказать.

— А какой еще эффект это на него произведет? — спросил детектив наконец.

— Вероятно, умрет минут через пятнадцать. Сердце остановится.

— Нет!

— Лео, он и так уже мертв!

— Я сказал «нет», Патрицио. Я сегодня уже арестовал одного человека за убийство. И не хочу, чтоб их стало двое.

И весьма неубедительно засмеялся.

— Я врач. Врачи тоже совершают ошибки.

Фальконе не верил своим ушам.

— Нет, не надо. Пожалуйста. Ради себя самого.

— А как же начет мальчика?

Лео пытался еще спорить, но не находил нужных слов.

— Вот именно. В любом случае я нынче ночью спать не буду.

Доктор нашел участок целой кожи между ссадинами на обнаженной правой руке Торкьи, отыскал вену, и глубоко ввел иглу.

Ждать пришлось меньше минуты. Почти в такт реву клаксонов грудь студента задергалась. Глаза внезапно раскрылись и заморгали от яркого света, бившего с потолка.

Фальконе придвинулся ближе и присел на корточки рядом с носилками.

— Лудо, — тихо позвал он, обнаружив, что в горле пересохло, а голос какой-то чужой. — Нам необходимо найти мальчика.

Распухшие, почерневшие губы Торкьи шевельнулись. Они блестели от крови и слюны. Умирающий ничего не ответил. Все его силы уходили сейчас на то, чтобы сфокусировать зрение на горящих лампах.

Потом он издал рыдающий звук, поперхнулся, выплюнул сгусток крови и закашлялся. Затем сумел повернуть голову, градусов на пять, не больше, в сторону Фальконе и Фольи.

Агент перехватил его взгляд. Парень и сам выглядел как ребенок — одинокий, испуганный, в полном замешательстве, страдающий от боли.

Потом на его лице появилось выражение непонятной определенности, и Лео понял — наперекор собственному желанию, — что все время заблуждался. Студент, без сомнения, что-то знал про мальчика, и даже сейчас это воспоминание веселило его.

— Скажи же хоть что-нибудь! — умоляюще воскликнул полицейский. Таких жалких слов он не произносил еще никогда в жизни.