Читать книгу - "Пир плоти - Кит МакКарти"

Холмик был маленький, и Айзенменгер подумал, что таких крошечных могил в мире быть не должно. Трава вокруг нее была скошена, хотя и неровно; в изголовье торчал кусок камня, отколотый от плиты стандартного размера, словно его небрежно зашвырнули сюда. Никаких цветов, — скорее всего, их никогда и не было здесь. Мир не заметил эту страшную смерть.

Айзенменгер долго стоял в темноте, постепенно замерзая. Умом он понимал, что уже поздно, но все равно не спешил уходить. Издалека до него доносились негромкое бормотание и слабый смех старика. Доктор стоял в ногах могилы, плача без слез, сквозь время и пространство слыша голос Тамсин и спрашивая себя, правильно ли он поступает.

Он все еще не был уверен в этом, когда, возвращаясь, проходил мимо старика, сидевшего на том же месте и так же счастливо бормотавшего.

* * *

Салли просмотрела скопившиеся неоплаченные счета. Их было не больше, чем обычно, но всякий раз, глядя на них, она невольно думала, что скоро их число увеличится. После того вечера в ресторане она не заговаривала с Бобом о будущем, и из-за этого молчания ее страхи только возрастали. Отец прожил жизнь мелким клерком, нашедшим свое место в недрах какой-то транснациональной корпорации, — простейшим существом, влачившим существование в безопасной глубине других более высокоорганизованных организмов. Он был беспросветно беден, постоянно находился на грани полного разорения, и, может быть, поэтому в его дочери с ранних лет укоренилось стремление к материальной независимости.

Потребовалось очень много времени, чтобы скопить хоть что-то, хотя это «что-то» не составляло и половину суммы, которую можно было назвать приличной. Сбережения делались не только из зарплаты мужа; она в свое время устроилась в больницу медсестрой, зарабатывая на хлеб долгими и тяжелыми дежурствами.

Достаточно долгими и достаточно тяжелыми, чтобы они стали угрозой для ее здоровья.

А теперь нависла угроза, что Боб растратит это все на совершенно нелепую, бесперспективную авантюру.

У нее вдруг зачесалась ладонь.

* * *

— Где же он, черт побери?

Как будто Джонсон мог это знать. Но Айзенменгера рекомендовал именно он, и теперь Елена, предчувствуя провал всей их затеи, судя по всему, искала виноватого.

— Он придет, — поспешил заверить ее Джонсон, хотя сам не был полностью в этом уверен.

— Он опаздывает уже на полчаса!

Разговор между Джонсоном и Еленой Флеминг происходил в тесной конторке при морге. Деревянные стенные панели этого помещения были покрыты лаком; ночь за окном окрашивала матовое стекло в темно-синий цвет, и казалось, весь мир ограничен стенами этого здания.

— Он придет, — повторил Джонсон.

Елена ничего не ответила, но лицо ее выражало сомнение. Бывший полицейский опять почувствовал в ней что-то от загнанного зверя. Это «что-то» проявлялось в излишней настороженности и суетливости. Джонсон же, как мог, старался сохранять спокойствие, хотя тоже мысленно спрашивал себя, куда мог подеваться Айзенменгер.

В конторку вел необыкновенно длинный и узкий коридор с очень высоким потолком, освещенный тусклыми электрическими лампочками, запрятанными внутрь шарообразных молочно-белых плафонов. По левой стене коридора располагались двери раздевалок, справа находилась прозекторская. Именно там и собралась группа не похожих друг на друга людей, которые в ожидании Айзенменгера шепотом и не поднимая глаз обменивались ничего не значившими фразами.

Среди них был и Сайденхем в рубашке, белых сапожках и не по размеру большом зеленом пластиковом переднике. Он стоял, скрестив руки на груди, громко вздыхал и многозначительно поглядывал на стенные часы. Служитель морга Клайв тоже пребывал в раздражении. Он прислонился к стене и уголком глаза наблюдал за изящной фигурой Беверли Уортон. Старший инспектор, отвернувшись, казалось, была полностью поглощена беседой с Уилсоном и, возможно, замечала эти сладострастные взгляды, а возможно, и нет. Во всяком случае, она была знакома с Клайвом достаточно долго и знала, что у того на уме; не исключено, что ей это даже льстило. Единственной ее уступкой правилам гигиены были голубые бахилы, которые она натянула поверх туфель, заставив Уилсона сделать то же самое. И наконец, среди прочих собравшихся был пузатый коротышка, явившийся в свитере, белой рубашке, галстуке в полоску и широких брюках бледно-серого цвета. Столь нелепый франтовской наряд делал его похожим на туриста, вышедшего подышать свежим воздухом на палубу; сходство усиливалось благодаря фотоаппарату, висевшему на шее этого странного субъекта. Костюм коротышки выглядел еще более нелепо в сочетании с большой зеленой накидкой и бахилами, которые ему пришлось надеть, — хотя он, конечно, не мог предвидеть этого заранее.

— Что это за расфуфыренный раздолбай? — спросил Уилсон. Говорить тихо он не умел, и его свистящий шепот разнесся по прозекторской, эхом отражаясь от стен. Уортон, поморщившись, бросила на него раздраженный взгляд и едва слышно прошептала:

— Это фотограф, идиот. Нанят их адвокатом.

Последнее слово было произнесено особенно злобно.

Уортон все еще не вполне пришла в себя после встречи с представителями защиты. Мало того что в роли адвоката выступала молодая привлекательная женщина (а это Беверли Уортон всегда воспринимала как личное оскорбление), так еще к тому же оказалась сводной сестрой Джереми Итон-Лэмберта и вряд ли питала к Беверли нежные чувства. И уж совсем невероятным было то, что вместе с ней заявился этот кретин Джонсон. Он, понятно, был несказанно рад замешательству бывшей коллеги и не постеснялся прилюдно сыпануть ей изрядную пригоршню соли на рану, бросив: «Больше никто из подозреваемых не умер, Беверли?» Такая фамильярность ясно показывала, что, по мнению выпертого в отставку сержанта, они теперь были на равных.

Но присутствие здесь этих двоих означало для Беверли и нечто гораздо более важное. Нетрудно было догадаться, что эксгумация Никки Экснер и доказательство невиновности Билрота для них лишь предлог. Дичью, на которую они охотились, была она, Беверли Уортон.

— Я не могу прохлаждаться здесь бесконечно, знаете ли, — сердито бросил Сайденхем. Его реплику все восприняли с красноречивым равнодушием: никто не знал, когда именно должен прибыть Айзенменгер, и ответить на гневное заявление патологоанатома было нечего.

Сайденхем, как и следовало ожидать, презрительно фыркнул. Фотограф нервно озирался, размышляя, стоит ли все это обещанных пятидесяти фунтов; служитель Клайв мысленно затачивал нож.

В дверях прозвучал звонок, и все оживились. Сайденхем громко провозгласил: «Ну наконец-то!»; Уортон выпрямилась и со вздохом посмотрела на часы; фотограф принялся настраивать объектив, словно фокусник, проверяющий реквизит перед выходом на сцену.

Клайв прошел по коридору мимо конторки и открыл маленькую боковую дверь. Вошедший Айзенменгер небрежным кивком ответил на его приветствие. Первое, что он услышал, войдя в прозекторскую, были слова Елены: «Ну слава богу». Произнесла она их со смешанным чувством облегчения и раздражения. Джонсон, по своему обыкновению, промолчал.