Читать книгу - "1974: Сезон в аду - Дэвид Пис"

Я пересек лестничную площадку и вошел в комнату Жанетт.

В комнате было холодно и тихо, как в церкви. Я сел на маленькое розовое покрывало рядом с коллекцией кукол и медвежат, уронив голову на руки, уронив нож на пол; кровь на руках и слезы на лице замерзали прежде, чем успевали коснуться ножа.

Впервые я молился не за себя, а за других, я просил, чтобы все записи во всех моих блокнотах, на всех моих кассетах, во всех конвертах и пакетах моей комнаты оказались вымыслом, чтобы мертвые ожили, пропавшие нашлись, чтобы все эти жизни могли быть прожиты заново. Потом я стал молиться за мать и сестру, за тетушек и дядюшек, за друзей — хороших и плохих, и, наконец, за отца, где бы он ни был. Аминь.

Некоторое время я сидел так, опустив голову и сложив руки, слушая звуки дома и стук своего сердца, пытаясь отделить одно от другого.

Потом я встал с кровати Жанетт и, закрыв за собой дверь, вернулся в Мамочкину и Папочкину комнату, к разгрому, который я там учинил. Я поднял одеяло и вставил ящики обратно в комод, собирая ее косметику и белье, ее тампоны, ее бижутерию, сгреб осколки зеркала носком ботинка и починил стул.

Я спустился на первый этаж и вошел в кухню, поднял крышку помойного бака, закрыл шкафчики и двери, благодаря Бога, что никто не вызвал легавых. Я поставил чайник и, когда он закипел, заварил себе чай с молоком и пятью большими ложками сахара. Я пошел с чашкой в гостиную, врубил телик и стал смотреть на белые кареты скорой помощи, рвавшиеся сквозь сырую черную ночь, унося в разных направлениях жертв взрыва, в то время как чертов Санта и какой-то полицейский чин недоумевали, как можно было сотворить такое, да еще и прямо под Рождество.

Я закурил, глядя на футбольные таблицы и проклиная «Лидс юнайтед». Интересно, какая игра будет сегодня на Матче Дня и кого пригласят на ток-шоу Паркинсона.

Я замер, услышав, как кто-то постучал в окно, затем в дверь. Я вспомнил, где я и что я наделал.

— Кто там? — спросил я, стоя посреди комнаты.

— Клер. А вы кто?

— Клер??? — Я повернул задвижку и открыл дверь, сердце мое колотилось со скоростью девяносто миль в час.

— А, это ты, Эдди.

Сердце замерло.

— Ага.

— А Пола дома? — спросила шотландка Клер.

— Нет.

— А, ясно. Я увидела, что свет горит, и подумала, что она вернулась. Извини, — улыбнулась шотландка Клер, щурясь на свет.

— Нет, она еще не вернулась, извини.

— Да ничего, я к ней завтра зайду.

— Ага. Я ей передам.

— Дорогуша, а у тебя все нормально?

— Да, отлично.

— Ну ладно, тогда пока.

— Спокойной ночи, — ответил я, мелко и часто дыша, и закрыл дверь. Шотландка Клер сказала что-то, но я не расслышал. Затем шаги ее стали удаляться по улице.

Я сел обратно на диван и уставился на школьную фотографию Жанетт на телевизоре. Рядом с ней стояли две открытки: одна с избушкой в заснеженном лесу, другая просто белая.

Я вынул из кармана простое белое приглашение Джонни Келли на вечеринку Дональда Фостера и подошел к телевизору.

Я выключил Макса Уолла[28]и гонки и вышел в тихую ночь.

Щелк.

Обратно к большим домам.

Вуд-лейн, Сандал, Уэйкфилд.

Переулок был заставлен машинами. Я осторожно пробирался между «ягуарами» и «роверами», «мерсами» и БМВ.

Тринити-Вью — в свете прожекторов и в праздничных украшениях.

Огромная елка стояла на газоне перед домом, увешанная белыми огнями и мишурой.

Я пошел по подъездной дорожке в направлении вечеринки, ориентируясь на вопли перекрикивавших друг друга Джонни Матиса и Рода Стюарта.

На этот раз входная дверь была открыта. Я постоял на пороге некоторое время, наблюдая за женщинами в длинных платьях, носивших бумажные тарелки с едой из одной комнаты в другую, создававших на лестнице очередь в туалет. Мужчины в бархатных пиджаках стояли, держа в руках стаканы с виски и пухлые сигары.

Сквозь дверной проем мне было видно, как миссис Патриция Фостер (минус ортопедический воротник) наполняла бокалы для группы крупных краснолицых мужиков.

Я вошел в комнату и сказал:

— Я ищу Полу.

Комната замерла.

Миссис Фостер открыла рот, но ничего не сказала. Ее орлиные глаза стреляли по комнате.

— Не хочешь ли выйти, сынок? — сказал голос за моей спиной. Обернувшись, я ткнулся в улыбающееся лицо Дона Фостера.

— Я ищу Полу.

— Я слышал. Пойдем-ка выйдем, обсудим.

За Фостером стояли два здоровых усатых мужика, все трое были в смокингах, галстуках-бабочках и рубашках с жабо.

— Мне нужна Пола.

— Тебя сюда не приглашали. Пошли.

— Джонни Келли просил передать вам поздравления с Рождеством, мать вашу, — сказал я, бросив приглашение в сторону Фостера. Фостер взглянул на жену, обернулся на одного из мужиков и пробормотал:

— На улицу.

Мужик шагнул ко мне. Я поднял руки в знак капитуляции и пошел к дверям. Обернувшись на пороге, я сказал:

— Спасибо за рождественскую открытку, Пэт.

Я видел, что она сглотнула и уставилась на ковер. Один из мужиков легонько подтолкнул меня вперед, в прихожую.

— Все в порядке, Дон? — спросил седоволосый мужчина с виски в пригоршне.

— Да. Этот господин как раз собирается уходить, — ответил Фостер. Мужчина наклонил голову в мою сторону.

— А мы не знакомы?

— Вероятно, — ответил я. — Я раньше работал вон на того мужика с бородой.

Старший констебль Рональд Ангус обернулся и заглянул в другую комнату, где Билл Хадден разговаривал с кем-то, стоя спиной к дверям.

— Правда? Как интересно, — сказал старший констебль Рональд Ангус, глотнул виски и вернулся к остальным гостям.

Дональд Фостер открыл передо мной дверь. Я почувствовал еще один мягкий толчок в спину.

Из комнаты на втором этаже доносился смех, женский смех.

Я вышел из дома, двое — по бокам, Фостер — сзади. Я подумал: а не рвануть ли прямо по газону обратно к Золотому Руну, не станут же они ловить меня на глазах у гостей. Конечно, станут.

— Куда мы идем?

— Шагай-шагай, — сказал один из мужиков в бордовой рубашке.

Мы пошли от дома к воротам, и тут я увидел человека, движущегося нам навстречу полубегом, полушагом.

— Черт, — сказал Дон Фостер.