Читать книгу - "Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс"

Один из римлян старался ухватить её за горло. Её всклокоченные чёрные волосы, жёсткие, как проволока, как шерсть зверя, опутали его руки и лицо с какой-то электрической, почти живой силой, забились в рот и не давали схватить её за горло, а старая гадина крутила головой, норовя впиться зубами в его предплечье. Хрипя и сопя, оттого что её нос был забит мокротой от действия слезоточивого газа, она прижалась лицом к его руке и схватила её зубами.

— Сука! — завопил он и ударил её по голове другой рукой, отчаянно стараясь не выпустить её.

Боль была ужасная. Рука готова была разжаться. Он чувствовал, как она стискивает свои крупные зубы — вот-вот перекусит. Он с воплем отдёрнул руку, чувствуя, что в зубах у неё остался кусок мяса. Она выплюнула его и раскрыла рот, ловя воздух.

Полицейский, державший её за талию, потянулся, чтобы оторвать её руку от стены. Но она свободной рукой схватила кирпич с земли и принялась бить его по маске с поразительной для старой женщины силой. Под ударами кирпича его нос превратился в лепёшку, кровь наполнила маску, и он отпустил женщину, стал стаскивать маску, чтобы не захлебнуться в собственной крови.

Придя в ярость от неспособности своих людей выполнить приказ, шеф полиции шагнул вперёд и резко ударил женщину рукояткой пистолета по руке, которой она цеплялась за стену. Раздался отчётливый треск, и рука женщины обвисла, увлекши за собой град штукатурки и кирпичей со следами её крови на них.

Они тащили её из подвала её памяти, как корни дерева из земли, и Мута знала, что будет дальше, — кроваво-красные деревья пугал и горящие корни, и слова и кости, падающие вокруг неё.

Она неожиданно разжала пальцы, и трое мужчин, тянувших её, с размаху сели на пол, комично напомнив команду в народной забаве, чей живой канат вдруг ослаб, а она скребла на лету здоровой рукой, ища, за что снова уцепиться на оклеенной газетами стене, и её острые ногти сдирали полосы бессмысленных букв и слов. И всё же она не сдалась и, несмотря на сломанную руку, болтавшуюся, как у тряпичной куклы, сумела оттолкнуть толстого шефа и побежала к лестнице.

Луиджи, один из тех, кто не пострадал в этой борьбе, молодой, быстрый и не глотнувший газа, вскочил на ноги, прежде чем шеф успел пошевелиться, и бросился за ней. В полутьме подвала он сначала налетел на печку Муты, сбив на пол кастрюльки, сковородки и сосиски, а потом на стену со старыми консервами, налетел с такой силой, что шаткие стеллажи рухнули, грохотом разбивающегося стекла напомнив взрывы Второй мировой. Скользя в луже липкого сиропа и маринада среди слив и персиков, дикой земляники и ежевики, в арбузном джеме, в каких-то загадочных, неведомых маринованных грибах, травах и маленьких рыбках, блестящих от масла, он кинулся вперёд и схватил Муту за ноги в тот момент, когда она уже была на верхней перекладине лестницы, и потащил вниз, брыкающуюся, ногти обломаны и черны от грязи. Он прижался маской к её голым, тощим старым ягодицам, закрыл глаза от ужаса того, что видит, и того, что делает, и держал изо всех сил.

Анджелино на холме, сжавшись, подвывал: «Дуу-да-дуу-да».

Прокопио выкрикивал разноязыкие ругательства, которым научился, живя в городе, полном туристов.

Полицейский, стоявший прямо над ней, оглох от крика Прокопио и ошалел от воплей своего начальника, несущихся из-под земли. Повернувшись к Муте, которую Луиджи тащил вниз и уже начавшей исчезать в люке, полицейский решил, что чёртова старуха снова собирается сбежать, и, схватив её за запястья, потащил вверх. Какой-то момент казалось, что полицейские разорвут её пополам. Но тут Прокопио, плача от бессилия, прекратил бороться с людьми, продолжавшими прижимать его к земле, и один из них смог подойти к люку. Он крикнул тем, кто был внизу, отпустить женщину и ударил её по голове прикладом так, что она потеряла сознание. К несчастью, Мута как раз подняла лицо к свету и приклад попал прямо в правую бровь, в миллиметре от глаза.

Позже люди в долине (даже фермер Росси, человек, чуждый фантазий) клялись, что в этот момент услышали долгий глухой вой, полный тоски, нечеловеческий вопль, на который не способны ни собачья, ни лисья глотка. Шарлотта прислонилась к дверце такси и уткнулась лицом в ладони.

Слезоточивый газ всё ещё сочился из невидимых дыр в земле. Потрёпанные полицейские, вылезавшие на поверхность, выглядели так, словно поднимались из жерла пробудившегося вулкана. Они наполовину несли, наполовину волокли по земле потерявшую сознание Муту — во всклокоченных волосах запутались листья, древесные корни и обрывки газет, целые фразы.

— Всё заснял? — шёпотом спросил Джеймс у оператора.

Итальянец зловеще кивнул и сказал:

— Но, думаю, нам стоит побыстрее убраться отсюда, а? Пока шеф полиции не понял, что Джон Уэйн из него не получился.

Бесчувственную Муту завернули в одеяло и отнесли в полицейскую машину, где двое римлян посадили её между собой и держали, не давая упасть. Прокопио объявили, что он арестован за пособничество преступнице, препятствование полиции исполнять свои обязанности, сопротивление при аресте и прочее, что ещё могли придумать. В ответ великан мороженщик процедил сквозь окровавленные губы какой-то вздор о спруте. Его отвели к другой машине. Шарлотте удалось наконец освободиться от своего защитника, и она, спотыкаясь, направилась к нему; водитель шёл следом.

— Я должна выразить решительный протест… — заговорила она.

— Только не это, хватит с нас одной! — отмахнулся шеф полиции.

Прокопио отвернул от Шарлотты залитое кровью лицо и сказал:

— Не подпускайте ко мне эту суку.

— Идёмте, мадам, — звал водитель такси. — Я отвезу вас отсюда.

— Нет! Пожалуйста… я…

Водитель взял её за руку и повёл к машине.

— Босс? Что мне делать с канарейкой?

— Дурак ты, Луиджи! Делай что хочешь с этой чёртовой птицей!

Канарейка, о которой шла речь, возможно сдохшая от страха или газа, лежала вверх лапками на дне клетки. Подумав немного, Луиджи подхватил клетку, поставил себе на колени, и полицейские машины сорвались с места, разбрасывая камни и поднимая клубы пыли. Он просунул руку в клетку и всю дорогу до Урбино гладил птичку, к потехе сослуживцев.

— Везёшь дохлую канарейку в участок, Луиджи? Молодец!

Когда они подъезжали к участку, канарейка ожила настолько, что попыталась вырваться из тёплой ладони своего тюремщика.

— Ещё одно чёртово чудо! — хмыкнул шеф полиции.

— Теперь вы готовы ехать, синьора? — спросил водитель Шарлотту.

Она ничего не ответила. Бедняжка, явно не в состоянии говорить после всего, чему была свидетельницей, потрясённая, как и он, молодой человек, выросший в семье, где были одни женщины. Он мягко, как свою бабушку, когда та терялась, не зная, что делать, спросил:

— Может, хотите вернуться в Урбино, синьора? Выпить чашечку чаю? — Английские туристы любили, когда им напоминали о чае, он у них вроде талисмана.