Читать книгу - "День, когда мы будем вместе - Юрий Никитин"

Как, однако, менялась моя пигалица! В моменты близости она была нежна, яко голубка, и столь же мило ворковала, но встав с постели, вскоре превращалась в хулигашку: задирала меня, требовала каких-то глупейших услуг, исполнение которых неизбежно возвращало бы нас в ту же самую постель, и мне постоянно приходилось лавировать между легендой о египетском комаре, залетевшим однажды в пьяную голову одного из джонниных братцев, и риском досрочно сложить с себя полномочия жителя Земли из-за полового истощения. За каких-то три дня я выполнил свою обычную месячную норму и продолжал идти по рекордному графику. Увы, но никто не брал у меня интервью, не фотографировал, не приглашал на ток-шоу и даже не предлагал баллотироваться не то что в президенты, но и в депутаты…

Перед сном Агнешка снова начала сверкать глазенками, выкидывать коленца, принимать позы, и это не сулило ничего хорошего. Я и так был всем доволен, дважды приложившись к источнику наслаждения, а теперь с чувством исполненного долга потягивал бренди и покуривал вирджинский табачок. Чувствуя, что мне недолго осталось валять ваньку, я продолжил тему воспоминаний, безоговорочно поддержанную Аги, и вскоре мы вышли на проблему информационного обеспечения этой темы. Агнешка уже была готова предъявить мне счет за провальный результат и предложить реабилитировать себя каким-то и н ы м способом, но я тоже был не лыком шит и, включив мобильник, познакомил ее с тремя архивными фотографиями, которыми в распечатанном виде пользовались недавно профессор Перчатников и его команда.

Что тут началась! Агнешка заставляла меня скакать с одного изображения на другое, охала – ахала, плакала и смеялась, тыкала пальцем во всех, кто был запечатлен и выявлен на экране. Качество было не ахти какое, но отличить, скажем, меня от пана Гжегоша, а Лидию – от Агнешки не составляло особого труда. Снимал нас поэт Вениамин, и делал он это в день волейбольного матча (две фотки) и когда-то еще на пляже (одна). У Дворца спорта мы были вчетвером – барышни посередке, а мы с паном Гжегошем – по краям. На пляже срединную позицию занимал я, девушки же стояли по бокам. Долгие годы после того, как я получил от Вениамина эти фотографии, они были единственным наглядным звеном, связывавшим меня во времени с Агнешкой.

Не скрою, мне интересно было смотреть на себя в окружении двух красивых молодых женщин. Я поначалу хотел отрезать пана Гжегоша по известной причине и даже взял ножницы, но в последний момент художник победил ревнивца, и я не стал делать обрезания, отложив орудие глупой мести.

На одной из фотографий Аги вышла грустной, на другой же вид имела надменный. Этот скачок чувств был обусловлен тем, что она стояла дальше от меня, чем Лидия, которая просто оказалась проворнее.

Лидия и теперь восхищала своей грациозной фигурой и шармом, за одно упоминание которого получил увесистую оплеуху наблюдательный Гена-друг. Доведись сейчас ей на полчасика сойти с экрана в отсутствии Аги, то я, вероятно, принял бы дополнительно антипову пилюлю – просто, чтобы поприветствовать достойно свою давнюю подружку. Это был вопрос вежливости и ничего более…

Между тем, Агнешка продолжала курлыкать на все лады. Каждому из персонажей она посвятила отдельный куплет, и на общем бравурном тоне самые высокие, а то и пронзительные ноты и звуки достались мне. Она гладила меня пальчиком, чмокала экран, попадая больше в лысину пана Гжегоша, показывала язык… Смысл ее причитаний сводился к тому, каким красавцем я был тридцать лет назад, и во что превратила меня неуемная тяга к совокуплениям с молодыми женщинами. Она рассказывала, какой у меня был бравый вид, какие рельефные мышцы, и что от всего этого теперь осталось – так мне пришлось надуть щеки, скинуть майку и объяснить ей, что и теперь осталось немало. Агнешка, едва сдерживая смех, потянулась к бутылке и, выпив бренди, предложила мне снять и штаны, а затем, прыснув, мышкой соскочила с тахты.

Кто бы знал, какое удовольствие я получал, глядя на нее, слушая и касаясь ее! Иной раз я даже и вовсе не ощущал себя, растворяясь в ней. И не боялся, что это когда-то закончится. Напротив, мне казалось, что так теперь будет всегда – лучше, хуже, но так, на высочайшем уровне с ч а с т ь я….

Утром я взял гитару и понес ее Антипу.

– Все, Тимофей Бенедиктович, джазовые посиделки закончились? – улыбнулся он, подтягивая «змейку» на чехле. – У вас сейчас другая музыка, а?

– Другая, другая! – ответил я наскоро. – Там насчет документов что-то сделать можно?

– Можно, – сказал Антип, – но только осторожно. Я поговорю. Вы вчера куда-то ездили?

– По местам былой славы, – объяснил я. – В доме творчества были.

– Ну и как Агнешка? Все вспомнила?

– Все, – кивнул я. – Там особо вспоминать нечего. Почти ничего от тех времен и не осталось. Одно пианино, на котором я Шуберта и Портера тогда играл. А теперь на нем и «Чижика-пыжика» не сыграешь.

Антип посмотрел на меня внимательно, по-чекистски, и сказал:

– Посерьезнели вы, Тимофей Бенедиктович, делами обзавелись. И еще я вот что хотел сказать: про обещанную мне премию забудьте, так как советом моим вы не воспользовались. Значит, и платить вам мне не за что.

– Как скажете, а то я готов… Там у меня ваш музыкальный центр остался. Ничего, что еще немного постоит?

– Да пусть себе стоит! – кивнул Антип. – А хорошо все-таки мы с вами лабали. Приятно вспомнить. Кстати, о приятных воспоминаниях. Возможно, скоро нас, то есть, вас снова навестит леди Памела. То-то будет весело, то-то хорошо! Особливо, когда она с Агнешкой встретится. Вот так вот, Тимофей Бенедиктович, дамочкам глазки строить.

– А если Агнешка вдруг расскажет ей о лаборатории сверхнизких температур – что тогда? – обеспокоенно спросил я.

– Ну и что? Вспомнят, как вместе мерзли, – ответил, пригогатывая, Антип и, сделав мне весело ручкой, понес гитару к себе в номер.