Читать книгу - "Выстрелы на пустоши - Крис Хаммер"

Покинув мотель затемно, когда воздух прохладен и небо еще тусклое, Мартин бредет по пустынным улицам к эпицентру трагедии. У церкви Святого Иакова сквозь кроны прибрежных эвкалиптов уже пробиваются золотые стрелы первых рассветных лучей.

Он здесь никогда не был, однако здание выглядит узнаваемо: красный кирпич, рифленая жестяная кровля, полдесятка ступеней поднимаются в прямоугольное святилище, о предназначении которого легко догадаться по арочному портику, наклону кровли и форме окон, а крест на крыше развеивает последние сомнения. Сбоку простая колокольня: две бетонные колонны, колокол и веревка. Черные буквы на белой табличке: «Храм Св. Иакова. Службы по первым и третьим воскресеньям месяца с одиннадцати утра». Церковь стоит на отшибе и смотрится аскетично – ни стены вокруг, ни кладбища, ни тени деревьев.

Потрескавшийся бетон дорожки, ступени. Ни намека на прошлогодние события: ни мемориальной доски, ни самодельных крестов, ни увядших букетов.

Почему? Ведь это самое драматичное событие в городской истории! Ничего для жертв, ничего для убитых горем родных и близких. Возможно, просто рано, переживания еще слишком болезненны… или город опасается праздных зевак и охотников за сувенирами? Хочет стереть стрельбу из общей памяти и сделать вид, что ее никогда не было?

На крыльце ни пятен, ни выбоин. Солнце стерилизовало место кровопролития, выбелив бетон. Трава по сторонам дорожки мертвая, высохшая. Может, внутри найдутся хоть какие-то следы переживаний горожан? Увы, дверь заперта. Остается лишь обойти здание в поисках зацепок, но смотреть попросту не на что. Святой Иаков ничего не выдает пытливому взгляду, не уступает журналистскому любопытству.

Мартин щелкает несколько снимков, хотя знает, что никогда на них даже не взглянет.

Хорошо бы кофе. Интересно, во сколько открывается книжный магазин? Сейчас половина седьмого – пожалуй, рановато.

Он движется по Сомерсет-стрит на юг, церковь справа, школа – слева. Поворот, за дощатым забором виднеется тыльный фасад мотеля. Теперь мимо полицейского участка и обратно на Хей-роуд, главную улицу городка. В центре перекрестка на постаменте статуя в натуральную величину: солдат в форме времен Первой мировой – сапоги, гамаши, широкополая шляпа – стоит в позе «вольно», опершись на винтовку. Задрав голову, Мартин смотрит в мертвые бронзовые глаза. На белых мраморных табличках – списки горожан, погибших за свою страну: англо-бурская война, обе мировые, Корея и Вьетнам. Он снова переводит взгляд на лицо бронзового солдата. Городу не в новинку травмы и травмированные, но, вероятно, проще увековечить войну, чем массовое убийство. У войны хотя бы есть цель – по крайней мере, так говорят вдовам.

С шоссе на Хай-стрит сворачивает пикап. Водитель в жесте, известном по всему миру, поднимает палец, и Мартин с неловкостью отвечает тем же. Машина едет дальше, направляясь к мосту из города.

Утро вторника – комиссионка Матильды как раз открыта по вторникам и четвергам. Интересно, остальной бизнес такой же – еле держится на плаву, наскребая скудный доход за пару часов в неделю за счет горожан и фермеров? Город занял оборону против засухи и экономического спада. Если так, нужно использовать эти часы, чтобы познакомиться с людьми, когда те выходят из дома, узнать, чем они живут и дышат, понять, сколько жизни осталось в Риверсенде.

Мартин переходит дорогу к банку. Открыто с утра по вторникам и четвергам, как и следовало ожидать. Точно так же обстоит дело с галантерейным наискосок, а вот свежевыкрашенная гостиница «Коммерсант» закрыта вне зависимости от дня недели. Универсам Ландерса рядом с пивной, ближе к мосту. Работает семь дней в неделю. Мартин делает мысленную пометку: Крейг Ландерс был одним из убитых во время стрельбы. Кто теперь управляет магазином – его вдова? Мандалай упоминала ее имя, Фрэн, и сказала, что они подруги.

На мгновение в мысли вторгается звук: что-то вроде раската далекого грома. Мартин ищет на небе подтверждение, однако там ни облачка, не говоря уже о грозовых тучах.

И снова гром, теперь он не умолкает, приближается. Со стороны шоссе на Хей-роуд появляется четверка мотоциклистов – едут по двое в ряд, лица мрачные. Стальные кони фыркают, отраженный от зданий звук отдается в груди. Мотоциклисты усаты и бородаты, в матовых черных шлемах и темных очках. Косухи не надели, только тонкие джинсовые безрукавки того же цвета. «Жнецы» – на спинах силуэт зловещего жнеца с косой. Татуированные руки бугрятся мускулами, лица надменны.

Байкеры пролетают мимо, не удостоив Мартина вниманием. Он щелкает телефоном фото, затем еще, после чего мотоциклисты исчезают в направлении моста. Спустя минуты две гром стихает, и Риверсенд опять впадает в апатичную дрему.

Еще одна машина проезжает лишь через полчаса. Со стороны шоссе сворачивает красный микроавтобус, минует бронзового солдата и паркуется возле универсама. Из машины выходит женщина, поднимает заднюю дверь и достает тощую пачку газет. Примерно ровесница, темноволосая и миловидная.

– Помочь? – предлагает Мартин.

– О да! – отвечает она.

Он забирается в конец микроавтобуса и вытаскивает поддон с десятком буханок, завернутых в коричневатую бумагу. Еще теплые, с восхитительным ароматом. Проследовав за ней в магазин, Мартин ставит поддон на прилавок.

– Спасибо! – Женщина вроде как хочет что-то добавить, но прикусывает язык, и ее кокетливая улыбка сменяется кислой гримасой. – Вы ведь журналист?

– Угадали.

– Хоть не тот паршивец Дефо?

– Нет. Меня зовут Мартин Скарсден. А вы миссис Ландерс? Фрэн, не так ли?

– Да, но мне совершенно нечего вам сказать. Вам и всей вашей братии.

– Ясно. Что так?

– Не притворяйтесь тупицей. А теперь, пожалуйста, уходите. Ну, если не хотите что-то купить.

– Что ж, намек понят. – Мартин поворачивается к двери, однако внезапно меняет решение. – К слову, вода в бутылках у вас есть?

– В конце вон того прохода. За дюжину скидка.

В конце прохода высится штабель бутылок с минеральной водой, по шесть штук в целлофане. Мартин берет две упаковки: по одной в каждую руку. У прилавка он добавляет буханку хлеба.

– Готово, – говорит он вдове, которая разрезает бечевку, стягивающую газетную пачку. – Я, право, не хотел навязываться…

– Хорошо, вот и не навязывайтесь. И так достаточно нам навредили.