Читать книгу - "Исчезнувшая - Гиллиан Флинн"

Тогда Эми удалось сделать меня счастливым.

И она выразила собственные постулаты, что касается Го:

«В ней чересчур много миссурийского, не находишь?»

Или:

«Тебе нужен особый настрой для нее».

И еще:

«Она не слишком нуждается в тебе, но, сдается, больше у нее никого нет».

Я рассчитывал, что они сблизятся, когда мы вернемся в Миссури, забудут разногласия ради того, чтобы быть рядом со мной. Ни одна не попыталась. Го была юморнее, чем Эми, поэтому борьба между ними велась не на равных. Эми умна, проницательна и саркастична. Она могла разозлить меня, могла отпустить тонкую остроту, зато Го всегда заставляла меня смеяться. А это опасно, когда человек заставляет тебя смеяться над собственной женой.

— Го, я думал, мы договорились, что ты не будешь упоминать мои гениталии всуе, — сказал я. — С учетом наших родственных отношений у меня вообще нет никаких гениталий.

Зазвонил телефон. Го хорошенько приложилась к пиву, закатила глаза и улыбнулась.

— Конечно он здесь, секундочку! — И для меня изрекла: — Карл!

Карл Пелли жил через дорогу от нашего с Эми дома. Вышел на пенсию три года назад. Развелся два года назад. Приехал в наш пригород сразу после развода. Раньше он был коммивояжером — товары для детских праздников, — и я догадывался, что он, сорок лет прокантовавшись по мотелям, ощущал себя дома не вполне уютно. В бар он заходил каждый день с пакетом острых гамбургеров «Харди» и жаловался на отсутствие денег до тех пор, пока я не предложил ему наливать первый стакан за счет заведения. Просто я узнал о Карле еще кое-что: он был безобидным, но неизлечимым алкоголиком. Ему хватило благоразумия поверить, что мы не пытаемся слить в него просроченные напитки, хотя поначалу подобные предположения имели место. Целый месяц Карл не пил ничего, кроме «Зимы» года этак 1992-го, в пыльных бутылках, которые мы обнаружили в подвале. Когда тяжелое похмелье удерживало старика дома, он обязательно находил повод для звонка.

«Ники, у вас почтовый ящик переполнен. Может, посылка пришла?»

«Ники, дело к дождю, а у вас окна открыты. Может, стоит их закрыть?»

Каждый раз причина была вымышленной. Просто Карлу позарез хотелось услышать перезвон бокалов, бульканье выпивки.

Я потряс возле трубки стакан с колотым льдом, так чтобы Карл мог вообразить порцию джина.

— Привет, Ники, — раздался блеклый голос. — Извините за беспокойство. Я просто подумал, нужно вам сообщить: двери вашего дома нараспашку и кошка на улице. Наверное, так не должно быть…

Я уклончиво хмыкнул.

— Я бы сходил и проверил, — продолжал Карл, — но мне слегка нездоровится.

— Не переживайте, — ответил я. — Мне уже все равно пора возвращаться.

Путь по Ривер-роуд, ведущей прямо на север, занял у меня не больше пятнадцати минут. Иногда, въезжая в наш пригород, я невольно вздрагиваю. Слишком много домов пялятся пустыми глазницами окон — дома, что никогда не знали хозяев, или дома, имевшие владельцев, но видевшие их изгнание. Дома, ставшие пустыми, обезлюдевшие.

Когда мы с Эми переехали сюда, немногочисленные соседи соизволили нас навестить. Одинокая мамаша трехлетнего карапуза пришла со сковородой. Молодой отец тройни прибыл с упаковкой пива (его жена осталась дома с малышами). Заглянула пожилая верующая пара из ближайшего дома. И — куда же без него? — приплелся Карл из дома напротив. Мы сидели на задней веранде и любовались рекой. Обсуждали невеселые вещи: ипотечный кредит с плавающей ставкой, кредиты под нулевой процент, нулевую предоплату. Потом все обратили внимание, что только у нас с Эми есть выход к реке, зато нет детей.

— Всего лишь вдвоем? В таком большом доме? — удивилась одинокая мамочка, выдавая каждому порцию яичницы-глазуньи.

— Всего лишь вдвоем, — подтвердил я с улыбкой, отправляя в рот полужидкий желток.

— Вам будет одиноко.

Тут она не ошиблась.

Четыре месяца спустя мадонна с младенцами проиграла свою ипотечную войну и исчезла посреди ночи. Их дом так и остался пустовать. На окне гостиной все еще красовалась бабочка, нарисованная детской рукой. Яркие цвета фломастеров «Мэджик» медленно выгорали на солнце. Однажды вечером, недавно, возвращаясь домой, я заметил позади картинки бородатое и грязное лицо, колышущееся в темноте, как печальная аквариумная рыба. Он догадался, что я его вижу, и скрылся в глубине дома. Назавтра я оставил бумажный пакет с сэндвичами на нижней ступеньке крыльца. Еда простояла неделю нетронутой, превращаясь в вонючую кашу на жарком солнце, пока я не выбросил эту гниль.

Царила тишина. В нашем пригороде всегда тишина. Только я приближался к дому под урчание автомобильного двигателя. Кот действительно сидел на ступеньках. Все еще на ступеньках, через двадцать минут после звонка Карла. Вот это уже странно. Эми любила кота. Она удалила питомцу когти и никогда не выпускала его из дому. Все потому, что усатая тварь по кличке Бликер отличалась умильностью и чрезвычайной глупостью. Несмотря на чип слежения, упрятанный в жирных волосатых складках, он бы моментально исчез навсегда, оказавшись на улице, и хозяйка это прекрасно знала. Кот проковылял бы прямиком к Миссисипи — пум-пурум-пум-пум — и поплыл бы вниз по течению, к Мексиканскому заливу, чтобы свести счеты с жизнью в брюхе голодной акулы-быка.

Хотя вряд ли. Ему не хватало мозгов, чтобы спуститься хотя бы по лестнице. Бликер торчал на краю крыльца — толстый, но гордый часовой, а может, олицетворение лени.

Когда я покинул автомобиль, Карл появился на ступеньках своего дома. Так я и шел, ощущая на себе взгляды старика и кота, вдоль ряда красных пионов, сочных и мясистых, хоть рви да ешь.

Я уже отрезал было коту путь к бегству, как вдруг увидел, что дверь открыта. Карл не сказал, насколько широко, но теперь я отлично разглядел. Не приоткрыта, типа «я выскочила на минутку выбросить мусор», а распахнута настежь и зловеще зияет.

Карл, ожидая моего ответа, застыл по ту сторону дороги как некое гротескное произведение изобразительного искусства, и я чувствовал, что надо притвориться Озабоченным Мужем. Постояв на середине лестницы, я нахмурился, а потом взбежал, перешагивая через две ступеньки и выкрикивая имя жены.

Ответом было молчание.

— Эми, ты дома?

Я поднялся в верхние комнаты. Никакой Эми. Гладильная доска разложена, на ней включенный утюг.

— Эми!

Я спустился бегом, заметив через открытую дверь, что Карл никуда не делся — таращится, упирая руки в боки. Завернув в гостиную, я нажал кнопку выключателя. На ковре сверкали осколки стекла от кофейного столика. Тумбочки опрокинуты, книги рассыпались по полу на манер игральных карт. Даже тяжелая антикварная оттоманка лежала кверху брюхом, короткие толстые ножки торчали, как у мертвого зверя. А посреди всего этого беспорядка валялись блестящие ножницы.