Читать книгу - "Ложная память - Дин Кунц"

Дасти не смог хорошо сбалансировать свой вес в момент приземления, и его резко качнуло вправо. Он попытался удержать равновесие, но мгновенно осознал, что не сможет устоять. И поэтому, не дожидаясь, пока его тело выйдет из-под контроля и покатится навстречу смерти, он сам бросился ничком и растянулся на черепичном гребне, упираясь изо всей силы правой рукой и ногой в южный скат и пытаясь левой рукой и ногой зацепиться за северный. Ему вдруг пришло в голову, что он ведет себя как перепуганный неумелый ковбой, усевшийся на родео на разъяренного быка.

Так он полежал некоторое время, рассматривая оранжево-коричневую черепицу, покрытую чуть заметной патиной мертвых лишайников. Это напомнило ему картины Джексона Поллока[7], хотя естественная картина была тоньше, привлекательнее для глаз и исполнена большего значения.

Когда начнется дождь, пленка мертвого лишайника сразу же станет скользкой, и удержаться на обожженной в печи черепице будет труднее, чем на ледяном склоне. Он должен был добраться до Скита и спуститься вместе с ним с крыши до того, как на город обрушится шторм. Наконец он пополз вперед к еще одной колоколенке, поменьше. На этой купола не было, она представляла собой миниатюрную версию мечети и была облицована изразцами с каноническим исламским изображением Райского древа. Владельцы дома не были мусульманами и, вероятно, включили эту деталь в отделку потому, что сочли ее привлекательной на вид, хотя ею не мог любоваться никто, кроме кровельщиков, маляров и трубочистов.

Прислонясь к шестифутовой башне, Дасти поднялся на ноги. Цепляясь руками за вентиляционные отверстия, он обполз вокруг строения и добрался до следующего открытого отрезка крыши.

И снова он, балансируя на коньке, заторопился на полусогнутых ногах к другой проклятой псевдоколокольне с таким же Райским древом. Он казался себе похожим на Квазимодо, горбуна, жившего некогда на колокольне собора Парижской Богоматери; правда, он был, пожалуй, не так уродлив, как тот бедняга, но и не так ловок.

Таким же образом он обошел следующую башню и направился к концу кровли, протянувшейся с запада на восток, над которой нависал карниз кровли, ориентированной с севера на юг, что венчала переднее крыло дома. Скит оставил короткую алюминиевую лестницу, по которой поднимался с нижней части крыши на более высокую, и Дасти воспользовался ею, встав, как обезьяна, на четвереньки, когда переползал с последней ступеньки на очередной скат.

Когда Дасти наконец покорил последнюю вершину, Скит встретил его без всякого удивления или тревоги.

— С добрым утром, Дасти.

— Привет, Малыш.

Дасти было двадцать девять лет, всего на пять лет больше, чем Скиту, тем не менее он всегда воспринимал его как ребенка.

— Ты не будешь возражать, если я присяду?

— Уверен, что твое общество будет мне приятно, — с улыбкой отозвался Скит.

Дасти угнездился рядом с ним на гребень крыши, сжав колени и плотно упершись подошвами ботинок в черепичные плитки.

Далеко на востоке, за дрожащими от ветра верхушками деревьев и множеством крыш, за автострадами и кварталами массовой застройки, за холмами Сан-Хоакин возвышались бурые иссохшие горы Санта-Аны. Сейчас, перед сезоном дождей их вековечные пики обвивали густые тучи, словно грязные тюрбаны.

Внизу, на дороге, Мазервелл разворачивал большой кусок брезента, правда, его самого видно не было.

Охранник хмуро посмотрел на них, а потом демонстративно поднял руку и перевел взгляд на часы. Действительно, он дал Дасти десять минут на то, чтобы уговорить Скита спуститься.

— Извини, — сказал Скит устрашающе спокойным голосом.

— За что?

— За прыжки на работе.

— Ты мог бы оставить это занятие на свободное время, — согласился Дасти.

— Да, но мне хочется спрыгнуть, когда я счастлив, а не когда я несчастен, а на работе я чувствую себя самым счастливым.

— Что ж, я стараюсь делать так, чтобы работать было приятно.

Скит негромко рассмеялся и вытер рукавом сопливый нос.

Скит всегда был худощав, но прежде он был крепким и стройным, а теперь он был тощим, даже изможденным, но при этом казался каким-то чересчур мягким, как будто потерянный им вес приходился целиком на кости и мускулы. Он был к тому же очень бледен, хотя часто работал на солнце; призрачная бледность проглядывала сквозь его загар, который был сейчас скорее серым, чем коричневым. В дешевых тапочках из черного брезента на белой резиновой подошве, красных носках, белых штанах и драном бледно-желтом свитере с потертыми манжетами, которые свободно болтались вокруг его костистых запястий, он был похож на мальчика, потерявшегося ребенка, скитавшегося в пустыне без пищи и воды.

Скит снова вытер нос рукавом свитера и пояснил:

— Похоже, я простудился.

— А может быть, насморк — это просто побочный эффект.

Обычно глаза Скита были медно-карего цвета и сильно блестели, но сейчас они оказались настолько водянистыми, что часть цвета, казалось, вымылась из них, и взгляд стал тускло-желтоватым.

— Ты думаешь, что я подвел тебя, да?

— Нет.

— Именно так ты и думаешь. И думаешь правильно. Да я и не собираюсь спорить.

— Ты не можешь подвести, — заверил его Дасти.

— Но я все же это сделал. Мы оба знали, что так и будет.

— Ты можешь подвести только себя.

— Расслабься, братец. — Скит, успокаивая, ласково пожал колено Дасти и улыбнулся. — Я не собираюсь упрекать тебя в том, что ты слишком много ожидал от меня, и не собираюсь рвать на себе волосы из-за того, что все испортил. Я уже прошел все это.

На сорок футов ниже из дома вышел Мазервелл. Он легко нес огромный матрас от двуспальной кровати.

Отбывшие в отпуск владельцы дома оставили Дасти ключи, так как несколько внутренних стен в проходных помещениях тоже нуждались в окраске. Эта часть работы уже была закончена.

Мазервелл бросил матрас на расстеленный брезент, поглядел на Дасти и Скита и вернулся в дом.

Даже с высоты в сорок футов Дасти мог ясно разглядеть, что охранник не одобрил набег на дом, который совершил Мазервелл, чтобы устроить посадочную площадку для сидевших на крыше.

— Что ты принимал? — спросил он.

Скит пожал плечами и, вскинув лицо к кружащимся воронам, уставился на них с такой глупой улыбкой и с таким умилением, что можно было принять его за одного из тех любителей природы, которые начинают день со стакана сока, собственноручно выжатого из пары свежих апельсинов, горячей булки из отрубей без сахара, омлета из соевого протеина и девятимильной пробежки.

— Ты наверняка помнишь, что принимал, — настаивал Дасти.