Читать книгу - "Домохозяйка - Фрида МакФадден"

С этими словами я удаляюсь под его непрерывные вопли. Придя в спальню, я сразу же гуглю:

Сколько времени человек может прожить без воды?

56

НИНА

Когда я приезжаю в лагерь за Сесилией, она выглядит такой веселой, какой я давно ее не видела. Она завела себе новых друзей, ее круглое личико сияет. Щеки и плечи подгорели на солнце, а царапина на локте залеплена пластырем, который наполовину отклеился. Вместо одного из тех ужасных платьев, которые ее заставлял носить Эндрю, она бегает в удобных шортах и майке. Я буду счастлива, если она никогда в жизни больше не наденет платье.

— Привет, мам!

Она кидается ко мне, волосы, собранные в конский хвост, болтаются за спиной. Сюзанна говорила, что когда ее младшенький начал звать ее «мам» вместо «мамочка», это было как если бы ей всадили кинжал в сердце. Но меня радовало, что Сеси растет, потому что это означало: скоро она станет достаточно взрослой, чтобы он потерял власть над ней. Над нами.

— Ты рано! — кричит мне Сеси.

— Да вот…

Ее макушка уже достает мне до плеча. Неужели моя дочь так выросла за время пребывания в лагере? Сеси обвивает меня тощими руками и кладет голову мне на плечо.

— Куда мы теперь поедем?

Я улыбаюсь. Когда Сеси укладывала свои вещи для поездки в лагерь, я велела ей взять побольше одежды, потому что, возможно, мы вернемся домой не сразу, а сначала отправимся куда-то в другое место. Вот почему в багажнике моей машины лежат несколько ее сумок.

Я не была уверена, что так случится. Не знала, что все пойдет точно по плану. Каждый раз, когда я вспоминаю об этом, на глаза наворачиваются слезы. Мы свободны!

— Куда бы ты хотела поехать? — спрашиваю я.

Она наклоняет голову набок:

— В Диснейленд!

В Калифорнию? С удовольствием проложу три тысячи миль между собой и Эндрю Уинчестером — на случай, если ему придет в голову, что нам опять нужно быть вместе.

На случай если Милли не сделает того, на что я рассчитываю.

— Поехали! — говорю я Сеси.

Лицо моей дочки сияет, и она принимается прыгать от восторга. В ней по-прежнему живет это детское свойство радоваться. Способность жить моментом. Он не украл у нее это свойство напрочь. Во всяком случае, пока еще не украл.

И тут она перестает прыгать, и ее лицо омрачается.

— А папа?

— Он с нами не поедет.

Облегчение на лице Сеси — как зеркало моего собственного. Насколько мне это известно, он никогда не трогал ее пальцем, а я-то уж смотрела в оба. Если бы обнаружила на своей дочери хотя бы намек на синяк, я велела бы Энцо пойти и убить его. Но я никогда не видела ничего такого. Зато она знает, что за некоторые из ее проступков наказание понесла я. Сесилия девочка сообразительная.

Разумеется, тот факт, что в присутствии отца от нее требовалось быть идеальным ребенком, означал, что, когда его не было рядом, она отыгрывалась на чем-то или на ком-то другом. Сесилия по-настоящему не доверяет никому из взрослых, кроме меня, и потому иногда бывает очень трудной. Ее называли избалованной соплячкой, но это не ее вина. У моей дочери большое сердце.

Сеси бежит в свой домик за сумками. Я иду за ней, но тут жужжит мой телефон. Нахожу его, прокопавшись сквозь залежи всякой всячины, скопившейся в моей сумочке. Звонит Энцо.

Не знаю, отвечать или нет. Энцо помог мне спастись, и, не могу отрицать, подарил мне фантастическую ночь. Но я готова оставить эту часть своей жизни позади. Не знаю, зачем он звонит, и не уверена, что хочу знать.

Но опять же — ответить на звонок будет наименьшей благодарностью ему с моей стороны.

— Алло? — говорю я, снизив громкость своего голоса на несколько делений. — Что происходит?

Голос Энцо тих и серьезен:

— Нам надо поговорить, Нина.

На протяжении всей моей жизни эти три слова означали, что меня не ждет ничего хорошего.

— Что случилось? — спрашиваю.

— Нужно, чтобы ты вернулась. Ты должна помочь Милли.

— Не может быть и речи, — фыркаю я.

— Не может быть и речи? — (Я и раньше видела Энцо рассерженным, но его гнев никогда не был направлен на меня. Сейчас первый такой случай.) — Нина, она в беде. И это ты поставила ее в такое положение.

— Еще бы, она ведь спала с моим мужем. И я, по-твоему, должна ее за это пожалеть?

— Ты толкнула ее на это!

— Верно, она заглотила наживку. Но никто ей руки не выкручивал. Да ладно, с ней все будет хорошо. Энди первые несколько месяцев был душкой. Только когда мы поженились, тогда… — Я хмыкаю. — Ладно, уговорил, я напишу ей письмо сразу после развода, окей? Предупрежу насчет него. До того, как она выйдет за него замуж.

Несколько секунд молчания на том конце линии. Затем Энцо говорит:

— Милли уже три дня не выходит из дома.

Мои глаза устремляются на домик Сесилии. Дочка пока еще внутри — собирает вещи и, наверное, треплется со своими новыми друзьями. Я оглядываюсь на других родителей, приехавших за своими детьми. Быстро отхожу в сторону и еще больше понижаю громкость голоса.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я тревожился за нее. Поэтому поставил на шину ее автомобиля красную метку. Прошло три дня, а метка не сдвинулась с места. Она три дня никуда не выезжала.

— Пф-ф, — отзываюсь я. — Послушай, Энцо. Это может означать все что угодно. Может, они уехали куда-нибудь вдвоем.

— Нет. Я видел, как его машина ехала по улице.

Я закатываю глаза.

— Так может, они пользуются его автомобилем по очереди.

— На чердаке горит свет.

— На че… — Я прочищаю горло и отхожу еще дальше от других родителей. — Откуда ты знаешь?

— Заходил на задний двор.

— После того как Энди тебя уволил?

— Мне же нужно было проверить! На чердаке кто-то есть.

Я сжимаю телефон с такой силой, что пальцы начинают зудеть.

— Подумаешь, дело великое! У нее же спальня на чердаке. Ну, Милли там, и что с того?

— Понятия не имею. Тебе лучше знать.

Моя голова кружится. Когда я планировала все это — что Милли заменит меня собой, а потом и убьет этого ублюдка — я никогда, в сущности, не продумывала дело до конца. Я оставила ей перцовый баллончик и снабдила ключом от каморки, и всё.