Читать книгу - "Гротеск - Нацуо Кирино"

— Ясудзи?

Мать Мицуру! В тот раз, в машине, она говорила резким, квакающим голосом, но сейчас произнесла имя деда так ласково — прямо ангел во плоти. Ничего не говоря, я сунула трубку деду. Он схватил ее, и лицо его на глазах стало наливаться краской. С легким напряжением в голосе дед проговорил:

— Я слышал, там замечательно, когда зацветает слива. — Они что, в путешествие собрались? На горячий источник? Я легла на спину, вытянув ноги к электрообогревателю, и искоса поглядывала на деда. Под моим взглядом он старался делать вид, что ему все нипочем, но дрожь в голосе выдавала его волнение. — Нет. Еще не сплю. Я поздняя пташка. А вы что поделываете?

Прислушиваясь к разговору, я представляла, как их тела наполняются невидимой густой и липкой жидкостью, которая того и гляди перельется через край. Лицо деда сияло радостью — недостижимой, сколько ни старайся. Бывает ли такое? Во всяком случае, я никогда этого не испытывала, да и желания такого у меня не было. Зато все, кто бы ни познал такое счастье, тут же убегали от меня. Не ощущала ли я одиночества? Ничего подобного. Я всегда чувствую себя нормально, чем и горжусь, поэтому тогда я очень разозлилась на деда. Я его считала своим товарищем, а он меня предал. Раз человек боится одиночества и не хочет, чтобы его бросили, надо вести себя соответствующе — чтобы не бросали. А если человек желает, чтобы кто-то оставил его в покое, значит, надо заставить этих людей держаться подальше. Мне не хотелось остаться без деда и Мицуру, но избавиться от ее мамаши, а заодно и от Юрико я просто мечтала.

В какую категорию занести Кадзуэ? Но она же дура набитая, папочку своего обожает, как малое дитя, долдонит одно и то же: «Стараться надо! Стараться надо!» Какой толк от такой тупицы? Годится лишь на роль «девочки для битья», чтоб было над кем поиздеваться. Для меня и для одноклассниц, которых порядки, царившие в школе Q. — а их вполне можно назвать жестокими, — как следует достали, Кадзуэ уже превратилась в такую жертву.

На следующее утро эта дура Кадзуэ решила меня поблагодарить:

— Спасибо, что ничего не сказала вчера отцу. Он страшно рассердился, и не знаю, чем бы кончилось, если б не ты. Он услышал, что ничего не было, и сразу успокоился.

— То есть он тебя простил.

— Да. Теперь все в порядке.

Понадобится какое-то время, чтобы Кадзуэ развеяла чары, которыми опутал ее отец. Может быть, на это уйдет целая жизнь. А ведь я создала для нее превосходную возможность вырваться из этого порочного круга — а потом собственными руками лишила ее этого шанса. Я почувствовала, как лицо расплывается в самодовольной улыбке от радости. Да. Глядя на Кадзуэ, я чувствовала себя богиней, управляющей тупым и бестолковым человечеством, как ей заблагорассудится.

Думаете, Кадзуэ съехала с катушек из-за того, что я стала ее травить? Ничего подобного. Я повторяла не раз: Кадзуэ была чересчур наивная и правильная; в ней это жило всегда — угодить отцу, добиться, чтобы ее уважали за то, что поступила в хорошую школу. Кажется, я уже говорила, что она воспринимала действительность в розовом цвете. Это был ее главный недостаток. Она не просто не замечала того, что ее окружает, но и саму себя не видела. Только между нами: Кадзуэ втайне гордилась своей внешностью. Честное слово. Я несколько раз замечала, как она смотрится на себя в зеркало: улыбается своему отражению, лицо ее сияет восторгом. Самомнение у нее будь здоров.

Ни Кадзуэ, ни ее отец не могли смириться с мыслью, что какие-то люди имеют наглость ставить себя на один интеллектуальный уровень с ними. И Кадзуэ до самого конца отказывалась признавать, что красивых всегда будут оценивать выше, пусть даже у них нет таких способностей, как у нее. Иначе говоря, Кадзуэ жила очень счастливо. Разве нет? Во всяком случае, по сравнению со мной — я ведь всегда стремилась заглянуть вперед, объективно оценить перспективу.

Мы с Мицуру, чтобы выжить, старались совершенствовать то, что дала нам природа. Кадзуэ, в отличие от нас, была для самой себя как чистая страница. Себя не знала, поэтому ей оставалось лишь жить с оглядкой на чужие ценности и оценки. Однако скоро выясняется, что приспособиться к окружающему миру у нее никак не получается. И чем это кончается? Распадом личности, конечно.

Зачем я насмехаюсь? А разве все это не странно? Почему Кадзуэ не могла понять эту аксиому? Кадзуэ была мне безразлична. Я издевалась над ней. Это правда. Мне и сейчас нет до нее никакого дела. Когда я услышала, что ее убили, почти ничего не почувствовала. Но за одно я была ей благодарна.

Кадзуэ открыла мне глаза. Она стала следить за Юрико и Такаси и узнала, каким делами они занимаются после школы. Как-то она окликнула меня и «обрадовала»:

— Между прочим, Кидзима постоянно с кем-то знакомит твою сестру. Как сводник какой-то. Все университетские, спортсмены, верхушка спортсовета — председатель, его замы… Это что такое? Я не понимаю…

«…этой чистоты и в помине нет. Мы совсем другим занимаемся». Так вот что за работенка у них! Проституция! Юрико любит мужиков, Такаси — гей. Хобби плюс реальная выгода — можно неплохо заработать. А грязь — это мелочи. Все ясно. Через пару лет, используя Кадзуэ, я все-таки добилась того, что их всех выставили из школы — Кидзиму-старшего, его сынка и Юрико. Об этом вы уже знаете.

Если уж пошел такой разговор, то в дневнике Юрико есть поразительная вещь. Помните, там написано, что у Юрико и Джонсона родился ребенок? Я ничего об этом не слышала. Он уже скоро должен заканчивать школу. Почти взрослый. Надо обязательно выяснить, так это или нет. Просто необходимо. Если правда, я должна убедиться в этом, собственными глазами увидеть, каков он, сын Юрико. Ребенок моей сестры, в которой соединились слабые материнские гены и своенравные, эгоистичные гены отца-швейцарца и англосакса Джонсона. От одной мысли об этом у меня начинается нервная дрожь.