Читать книгу - "Кровь тамплиеров - Вольфганг Хольбайн"

Он был на волосок от смерти. После того как ему в конце концов чудом удалось освободиться из стального капкана и выбраться на берег, он свирепым ударом повалил на землю Тироса, поскольку даже без глупых поговорок, которыми рыцарь его приветствовал, он воспринял как невыносимую наглость то, что, едва оказавшись вновь на суше, вынужден беседовать с безобразной рыбьей физиономией. Следующее горестное открытие не заставило себя долго ждать: стальные осколки и куски пластика с острыми краями настолько глубоко в него проникли, что затронули даже кости, так что он часами должен был затем подвергать себя крайне болезненной процедуре, удаляя щипцами и пинцетами из своего тела все лишнее. Отвратительные рубцы все еще искажали его прежде безупречное лицо. И это при том, что процесс заживления проходил у него, как обычно, невероятно быстро. В ином случае при таком количестве опасных для жизни ранений его шансы отойти в мир иной были бы едва ли меньше, чем утонуть.

Давид поплатится. Следы Грааля ведут в катакомбы, и его племянник, который пытается найти и разрушить Гроб Господень, тоже может отправиться туда. Но прежде Арес его убьет, в первую очередь – из мести за свою смертельно раненную гордость, во вторую – чтобы помешать его безумному намерению и, кроме того, чтобы доказать Лукреции, что он, Арес, совершенно точно не даст сесть себе на голову восемнадцатилетнему молокососу. Он не кто-нибудь, а «мастер меча». Он был и остается непобедимым. У нее нет никого, на кого она могла бы положиться больше, чем на своего брата.

Бог, судьба (или кто там еще направлял его в эти минуты?) явно оценили его благородные мотивы. Хотя, проходя мимо, он не узнал ее с первого взгляда, но, обернувшись и взглянув еще раз, все же обнаружил Лукрецию – в старом городе неподалеку от Ватикана. Она сидела за маленьким круглым столом на просторной террасе, на ней был костюм кремового цвета, волосы покрывал светлый шелковый платок, и не менее трети лица пряталось за большими темными солнцезащитными очками, что и побудило Ареса не подходить к ней сразу, а некоторое время издали понаблюдать. Со времени отрочества она не ходила ни в чем другом, кроме как в очень длинных бархатных платьях различных цветов и покроев, из тех, что были ей к лицу. Возможно, она даже спала в рубашках того же фасона. Но, взглянув на нее в этот раз, Арес должен был признать, что немного более светский и модный стиль ей тоже очень подходит. В таком виде она отдаленно напоминала ему Грейс Келли.[38]

Арес старался поэтому двигаться с небрежностью Кери Гранта[39], если уж судьба выкинула такой трюк и наградила его таким ростом, что он, скорее, выглядел как монстр Франкенштейна. Без приветствия, но с улыбкой, более сердечной, чем Лукреция заслуживала, он в конце концов придвинул стул к ее столику, уселся на него и бросил взгляд на эспрессо, который его сестра непрерывно помешивала ложечкой, делая вид, будто не замечает брата.

– Чашечку эспрессо я бы сейчас тоже охотно выпил, – вздохнул Арес, внимательно следя за каждым ее движением, ожидая предательского вздрагивания или чего-нибудь подобного, что могло бы подтвердить его убеждение, что все ее высокомерие только фасад, за которым скрывается другая Лукреция – чувствительная и, несмотря ни на что, любящая старшая сестра. Но она играла роль ледяной властительницы, которая уверена, что в обозримом времени весь мир будет лежать у ее ног, играла подозрительно хорошо, достойно премии Оскара.

– Ты помнишь мои слова? – спросила Лукреция, после того как несколько длинных секунд совершенно не обращала на него внимания и даже позвала проходящего мимо кельнера, словно не слышала косвенно выраженной просьбы брата. Ее черты оставались бесстрастными, когда она сказала: – Это был твой последний шанс!

– Ах, сестренка, не действуй мне на нервы, – отмахнулся от нее разозлившийся Арес.

Не она, а он имел вескую причину дать волю своей оправданной ярости. Ведь это она запросто, не потрудившись предупредить, отправилась без него в Рим. Что касается Давида, то уж с ним Арес разберется, как только представится возможность сразиться в честном бою. В конце концов, то, что случилось, не было просчетом Ареса, а лишь исключительным везением Давида, из-за которого ему, Аресу, судьба подстраивала один провал за другим. И потом, кто, собственно, произвел на свет этого докучливого засранца? Она или он?

Лукреция ничего не сказала. Но зато она на него взглянула и смотрела долго, не отрывая глаз. Презрительная дрожь исказила уголки ее рта. Она не улыбалась.

Внезапно он понял, что сказанное ею следует воспринимать всерьез.

– Ты не можешь так поступить! – вспылил он. – Я твой родной брат. Ты во мне нуждаешься!

– Никогда в тебе не нуждалась, – спокойно ответила Лукреция. Ее голос был по-настоящему холоден, это не было фасадом Снежной королевы, признаки которой он тщетно разыскивал все более отчаявшимся взглядом. – Я тебя жалела.

Последние слова были для него слишком болезненны. Они поразили его, словно удар кулаком в лицо. Но судьба, которая несколько минут назад еще, казалось, благоприятствует ему, продолжала ставить одну подножку за другой, так как в эту секунду со своего места поднялся и покинул кафе другой посетитель, человек, которого он охотнее всего никогда бы в жизни не видел, – то был Шариф.

Араб сидел на два столика дальше Лукреции, с левой стороны, и, вероятно, слышал каждый произнесенный ими слог.

Но даже это было не самым худшим. Собственно, он должен был догадаться, что Лукреция потащит с собой свою болтающую и це —

…

Он позволял ей делать с собой все за малую толику признания, за крупицу симпатии и за благодарную улыбку.

Ничего подобного больше не будет, и это уже становилось не так важно. Он понял, что нуждается в ней теперь так же мало, как и она в нем, отвернулся от сестры и затерялся в толпе прохожих и туристов.

– В катакомбы ведут шесть входов, – расслышал он слова араба, прежде чем отошел достаточно далеко. – Наши люди следят за каждым. Как только Давид появится, мы немедленно об этом узнаем.

– Спасибо, что ты всегда в меня верил. – Лукреция произнесла это нарочито громко, чтобы Арес на всякий случай ее услышал.

Доминик Шарло мог позволить себе три авиабилета в первом классе. Давид, напротив, не имел в кармане ни цента, но был рад из-за проблем идентификации найти второй, убедительный аргумент против полета в Рим. Даже если мать еще не проведала о его ненавистном втором существовании, все равно они оставят заметные следы, как только имена Квентина и Стеллы будут внесены в списки пассажиров на Рим. Опыт прошедших дней показал, как подозрительны и оперативны шпионы Лукреции и как безжалостны ее палачи. Поэтому Стелла и Квентин сложили свои наличные, и этого как раз хватило на анонимную поездку в Рим по железной дороге. Хотя это было утомительнее и дольше, зато надежнее. Кроме того, на узкой мягкой полке в вагоне рядом со Стеллой сидел не Доминик, а Давид.