Читать книгу - "Ночь Ягуара - Майкл Грубер"

— Кое о чем приятном. О том, чтобы с тобой и мамой отправиться на лодке к Islomorada, к островам. О каникулах.

— А можно нам взять Феликса и Луи?

— Я думаю, котам не понравится плыть на лодке. Но мы можем отправить их в гостиницу для домашних животных.

— Таких не бывает.

— Есть. Они смогут заказывать с кухни жареных мышек, а также в номере есть бар, полный кошачьей мяты. Они ее едят и ловят кайф. Им это понравится.

— Хорошо, но там, в зале, леди, которая хочет поговорить с тобой. Она не заказала ничего, кроме cafe con leche, кофе с молоком, и пирожное из гуавы.

Паз сразу вспомнил о Бет Моргенсен. Что, если эта женщина станет агрессивной и начнет охотиться на него? Только этого не хватало.

— Какая она с виду?

— У нее светлые волосы. По-моему, я раньше ее не видела. Десятый столик.

Паз помыл руки и лицо и снял грязный фартук. Как всегда, выходя в обеденный зал после смены, он задержался на минуту, чтобы привыкнуть к переходу из зоны контролируемого хаоса и жары к зоне спокойствия, роскоши и прохлады. Женщину, сидевшую за десятым столиком, он не узнал, но она казалась ему смутно знакомой: было что-то этакое в ее глазах и форме челюсти. Бывшая пассия? Ну нет, склерозом он еще не обзавелся и своих подружек помнит. Кто-то из полиции? Возможно. Он наблюдал за ней из-за ширмы, отделявшей служебный коридор от зала.

Она действительно была блондинкой: светлые волосы, хорошая стрижка, бледная, лавандового цвета блузка. Паз знал толк в одежде и сразу понял, что ее блузка не массового производства и куплена не на распродаже.

Итак, состоятельная женщина, лет около тридцати или чуть за тридцать, гладкая загорелая кожа, не хорошенькая. Черты ее лица были тяжеловаты, нос слишком велик и слишком широк — короче, лицо у нее скорее мужское, делающее ее похожей на своего папашу. Только глаза хороши — светло-карие, чуть раскосые, с густыми ресницами.

И она была кубинка. Паз не мог сказать точно, что в ее облике говорило об этом, но он был уверен. Нервная кубинская женщина: пока он за ней наблюдал, она беспокойно ерзала на стуле. То ли высматривала кого-то, то ли считала, будто кто-то смотрит на нее, хотя ресторан опустел и людей в непосредственной близости от нее не было. Ее длинные загорелые пальцы выстукивали по столу неровный ритм, который высекал разноцветные искры из кольца и браслета.

Паз вошел в зал и быстро подошел к ее столику:

— Я Джимми Паз. Вы хотели меня видеть?

Перед тем как заговорить, она бросила на него оценивающий взгляд и, не ответив на его официальную улыбку, сказала:

— Да. Пожалуйста, присядьте. Вы знаете, кто я?

Он сел, некоторое время молча разглядывал ее, потом покачал головой:

— Нет, простите. А должен?

— Пожалуй, и не должны. Я ваша сестра. Единокровная сестра, я хочу сказать. Виктория Ариас Кальдерон де Пинеро.

Она протянула руку, и Паз рассеянно ее пожал. Ну, по крайней мере, вопрос со знакомым лицом разъяснился: похожую физиономию он видел в зеркале каждое утро, когда брился.

— О'к-кей, — произнес Паз с запинкой. — Чем могу служить вам, миссис Пинеро?

— Нет, пожалуйста, не называйте меня миссис Пинеро! Виктория.

— Очень мило с твоей стороны, сестренка. Наверное, мне следовало бы выразить соболезнование в связи с твоей утратой.

— Это и твоя утрата.

— Я удивлен, что ты вообще знаешь о моем существовании, — заявил Паз, оставив последние слова без внимания. — Интересно, откуда?

— От моей тети Евгении, она все время здесь обедает. Тетушка в нашей семье вроде белой вороны.

— Да, а мне казалось, что это я…

Он увидел, как ее щеки окрасил легкий румянец.

— О господи! — вздохнула Виктория. — Может, не стоит сводить счеты с покойником, хотя у тебя, конечно, есть для этого основания? То, как отец отнесся к тебе и твоей матери, было непозволительно, и я от имени всей семьи прошу за него прощения.

— Знаешь, мне кажется, однажды я видел тебя, — сказал Паз, снова оставив без внимания ее последнюю фразу. — Мне было лет четырнадцать; я как раз узнал о своем происхождении и притащился на велосипеде к вам в Гэйблз. Тебе было, наверное, лет семь или около того. Я остановился там и долго наблюдал за вами, пока ваша мать не заметила меня. Потом вышел ваш отец, с первого взгляда понял, кто я такой, отволок меня в кусты, от души отколошматил и предупредил: если я еще раз посмею его побеспокоить, то мне эта взбучка покажется ерундой, не говоря уж о том, что он угробит бизнес моей матушки. Так что меня не интересуют долбаные Кальдероны или их извинения. В общем, если это все, Виктория…

Он отодвинул стул и собрался встать, когда она сказала:

— Нравится тебе или нет, ты его сын. Такой же язвительный, такой же жесткий, та же гордыня. Уж я-то знаю: мне всю дорогу от него доставалось.

Он воззрился на нее и увидел, что глаза ее полны слез, и одна слезинка незаметно соскользнула на щеку. Его глаза и глаза его дочери.

Паз откинулся назад на стуле и вздохнул:

— Ладно. Виноват. Не было смысла выкладывать тебе мою печальную историю. Очень мило, что ты просто взяла и пришла со мной повидаться и извиниться. Это все, или я упомянут в завещании?

Она оставила сарказм без внимания.

— Нет, и я тоже. Кроме трастового фонда, доверенного маме, он все оставил Хуану. Джонни, как мы его зовем.

— Везунчик Джонни. И что, он теперь будет до омерзения богатым?

— Это еще как сказать. Мой… наш отец был своего рода игрок. Его последний проект — застройка побережья — был масштабнее всего, чем мы когда-либо занимались: отец рассчитывал, что это введет нас в высшую лигу. Он восхищался Трампом, если тебе это о чем-то говорит. Мой брат славный парень, но бизнес не его фишка: он умеет лишь ставить подпись на задней стороне чека. После похорон мне удалось убедить его выдать мне генеральную доверенность на управление компанией в обмен на существенное увеличение денежного содержания.

— Значит, ты теперь большой босс.

— На бумаге. Как ты можешь себе представить, отец не комплектовал штат своей компании мужчинами, которым нравится выслушивать указания от женщины.

Она помолчала и совершила движение, может быть неосознанно, которое Паз видел бесчисленное количество раз во время своей службы в полиции: слегка напряглась, чуть скосила глаза в одну сторону, а потом перевела взгляд в другую. Это означало, что сейчас разговор коснется опасной тайны.

— Есть кое-что еще, — сказала она. — Поэтому я и пришла. Я понимаю, это нелепо, я хочу сказать, после всего того, что случилось, какое мне дело? Но я должна была попытаться, а обратиться мне, честно говоря, больше не к кому.

— Я слушаю.