Читать книгу - "Дьявольская рулетка - Себастьян Фитцек"

— Ира, внимательно следите за моими словами. — Фауст говорил так, как будто Гетца рядом не было. — Я не продавал Леони. По крайней мере не так, как вы думаете. Она была моей важнейшей свидетельницей. Вы же знаете, что через два дня должен начаться процесс. Когда год назад мы выяснили, что Мариус Шувалов ищет психолога и при этом, как нарочно, проверяет Яна Мая, мы поняли, что очень скоро он установит личность Леони. Так что мы составили рискованный план. Я предложил Мариусу сделку: смерть его дочери в обмен на три четверти миллиона евро. Но с самого начала мы, конечно, не собирались убивать ее. Немного времени прошло бы, прежде чем Шувалов сам сделал бы дело. Так что это была секретная акция, о которой Леони узнала лишь тогда, когда она уже вступила в действие. Я устроил автокатастрофу и организовал ей тайное убежище за границей. Там она могла в безопасности родить ребенка. Катастрофа была инсценирована прекрасно, с фотомонтажом из архивных фотографий и трупом неизвестной бездомной из морга. Даже вскрытие было театром. Один из патологоанатомов судебной медицины увлекается фокусами. Подручные Мариуса лично взяли образцы бездомной. Патологоанатом затем просто незаметно поменял пакет, в котором находились зуб, образцы тканей и отпечаток среднего пальца Леони. Это сработало. Чтобы защитить Леони, или Феодору, как ее зовут на самом деле, от ее отца, все должно было быть безупречно. Лишь тогда Мариус мог поверить в то, что его дочь мертва и что ему нечего бояться процесса.

— Но почему Леони не дала знать Яну? — поинтересовалась Ира.

Вся эта история была логична сама по себе, но все же казалась ей какой-то нечистой.

— Но она сделала это. Леони позвонила ему. Прямо в день предполагаемой автокатастрофы. Примерно через тридцать минут после нее. Она хотела сказать ему, что после рождения их общей дочери вернется и что он не должен беспокоиться. Но ведь именно это он должен был делать. Его скорбь должна была быть настоящей, чтобы успокоить Мариуса. Ян Май являлся единственным фактором риска. Поэтому в его разговоре с Леони я устроил помехи на линии и позаботился о том, чтобы она не искала дальнейших контактов с ним. Для этого я заставил ее поверить, что Ян был истинной причиной того, что нам пришлось отправлять ее за границу. — Теперь Фауст показался Ире еще более усталым. Словно он был игрушкой, у которой почти села батарейка. Но по его напряженной осанке она поняла, насколько важно для него рассказать эту историю.

— Я просто утверждал, что Ян выдаст ее Мариусу. Таким образом мы добились того, что она никогда ему больше не позвонила. Разумеется, после процесса я бы все объяснил.

— Но до этого вы сделали все, чтобы разрушить жизнь Яна Мая! Вы лишили его даже лицензии на работу!

— Он задавал слишком много вопросов. Как уже было сказано, он оказался единственным источником риска. — В его глазах снова сверкнуло что-то от прежнего высокомерия. — Здесь речь идет не только о Яне Мае и Леони Грегор. Выигранный процесс против Мариуса Шувалова разорвет кольцо преступлений и спасет тысячи жизней.

— Не верю ни единому вашему слову. Вы сделали это не из любви к ближнему, а для себя. В конце концов, вы украли деньги и находитесь в бегах.

— Я не бежал. И из денег я не взял ни цента.

Она проследила за его взглядом и только теперь увидела желтую парусиновую сумку у письменного стола.

— Разумеется, я взял плату от Мариуса. Вы же не думаете, что ему не показалось бы странным, если бы я убил его дочь бесплатно? Это часть плана. Еще раз говорю: у меня рак печени. Что мне делать с семьюстами пятьюдесятью тысячами евро? Мне осталось максимум пять месяцев. И я хочу прожить их вблизи немецких врачей, а не в деревенской больнице на боливийском побережье, тем более что я не знаю ни слова по-испански.

— Минутку. — Ира склонила голову набок, словно от этого могла лучше слышать. — Но ведь тогда Леони должна вернуться в Берлин?

— Да, конечно. Через два дня. Все устроено. Я хотел усыпить бдительность ее отца и мафии, все это святое семейство, уверенностью, и тогда… — Он раскрыл кулак своей левой руки, как распустившийся цветок. — Через три дня Леони выступила бы, организация Шувалова была бы разбита, а Ян счастливо соединился бы со своей невестой. Теперь понимаете, что вы натворили? Вы и этот влюбленный идиот с радиостанции? В своих отчаянных попытках найти Леони вы вывели мафию на ее след. Процесс провален. Моя жизнь кончена.

— Почему же тогда вы не скажете нам, где спрятали Леони?

— Если я это скажу, ее убьют. Мучительно!

— Уже погибли люди, — возразила Ира. — Сколькими еще вы хотите пожертвовать? В смертельно рискованной ситуации находится моя дочь, и он через несколько секунд убьет ее, если вы не скажете, куда отвезли Леони. Знаете, что я думаю? Вам дела нет до Леони. Вы боитесь лишь за себя самого. Иначе не предприняли бы всего, чтобы заставить террориста замолчать. Вы хотели штурмовать студию, прежде чем Ян Май слишком много расскажет или я слишком много узнаю о Леони. Прежде, чем сомнения Мариуса подтвердятся. При этом вам надо было всего лишь снять телефонную трубку, чтобы прекратить эту драму с заложниками. Леони сейчас могла уже сидеть в самолете на Берлин, и никто бы не умер. Но вы этого не сделали. Из страха, что «массажист» со своими кислотными перчатками сорвет на вас свою ярость только за то, что вы взяли деньги.

Веки главного прокурора дрогнули, и он вдруг показался невероятно усталым.

— Да, это верно. Я боюсь. Конечно. Но именно по этой причине бегство никогда не рассматривалось. — Он сглотнул. — Как видите, у меня еще целы все волосы. Я отказался от химиотерапии. И знаете почему? Я очень боюсь болей. Но, судя по тому, как обстоят дела, все оставшиеся пути ведут меня к мучительному концу. Либо я дожидаюсь, пока морфий потеряет свое действие. Либо Мариуса. — Он снова обратился к Гетцу: — После того как вы все обо мне узнали, вы не изменили своего мнения?

— О чем именно?

— Вы сейчас застрелите меня?

— Нет.

— Тогда я сделаю это сам, — сказал главный прокурор.

И пустил себе пулю в лоб.