Читать книгу - "Охота на «крота» - Кристофер Дикки"

— А где был ты?

— Сидел здесь. — Он оглянулся на рабочих, они ставили лестницы по бокам алтаря. Добравшись почти до потолка, они отцепили верхнюю часть брезентового покрытия, потом спустились вниз и сдернули его. Я ожидал увидеть распятие, по крайней мере крест. Но изображение на алтаре отличалось от тех, что я обычно видел в церквях. Это было вырезанное из дерева белое грозовое облако, а из него вырывались золотые молнии, имитировавшие не то лучи света, не то огонь. В центре облака — в центре взрыва — было выгравировано одно-единственное слово на неизвестном мне языке. Под облаком, принимая на себя удар молний и пламени, находились две черные каменные таблички с начертанными на них золотом десятью заповедями.

— «Огонь обрушится с небес!» Этот алтарь выглядел так со времен Джорджа Вашингтона. Он стоял здесь в ожидании, — сказал Ориенте. — Ты знаешь иудейские письмена? ЙХВХ. Яхве. Йехова. «Я есть суть всего». Имя, возникшее раньше всех имен Бога, первое имя Аллаха, повелителя мира, милостивого и милосердного. Царя в Судный день. О да. «Я — альфа и омега, начало и конец, который был, есть и будет. Я — Всемогущий». Ты чувствуешь? Глядя на алтарь, чувствуешь ли ты, что так оно и есть? «Знайте, придет он в облаках, и все его увидят».

Я смотрел на алтарь и на солнце за окном, на живые лучи света, пронизывающие висящую в воздухе пыль.

— Я слышал первый взрыв, — сказал он. — Скамьи задрожали, но я не сдвинулся с места. Я склонил голову и ждал. Восемнадцать минут спустя прозвучал второй взрыв. Тогда я пошел во двор церкви. Пойдем. Пойдем со мной. — Мы пошли по проходу к приоткрытой стальной двери. Ориенте толкнул ее, и она распахнулась настежь.

— Я покажу тебе удивительную вещь, — сказал он. — Посмотри на алтарь, а теперь взгляни, что находится за этой дверью.

Перед нами было старое церковное кладбище с разрушенными и перевернутыми мощными корнями старых деревьев надгробиями. Кладбище окружала железная ограда, увешанная флагами и какими-то плакатами, но из-за дальности расстояния прочесть их было невозможно. За оградой, на значительном расстоянии, виднелось несколько высоких зданий.

— За этими могилами, за забором, поражая воображение своими размерами, стоял Всемирный торговый центр. — Он посмотрел на меня, желая убедиться, что я понимаю его. — А я стоял здесь, — продолжил он. — Я смотрел на пламя и на падающих вниз людей. Я слышал вой сирен и человеческие крики. Я чувствовал запах серы, исходящий от горящих зданий, и вонь авиатоплива. Меня покрыл пепел преисподней, пока я наблюдал, как падала одна из башен. Ведь тогда рухнуло не два здания, а все семь. Как семь свечей, семь церквей, семь печатей Откровения. «Знайте, придет он в облаках, и все его увидят».

Я противился чувству ужаса и ощущению красоты, которые вызывало пустое пространство за оградой, где когда-то стояли башни Торгового центра. Но меня захлестнула волна воспоминаний, и все, что я видел по телевизору и на фотографиях в газетах, все, что мне являлось в кошмарах во сне и наяву, неотступно стояло у меня перед глазами.

— Бога нет, — сказал я.

— Ты не веришь своим словам, — возразил он без удивления и гнева. Простая констатация факта.

— А твой клиент Райан Хандал, во что он верил, когда сгорел заживо на девяносто третьем этаже?

Душеприказчик Хандала и директор фонда «Ла Мерсед» задумался над ответом, но предпочел промолчать.

— Давай перейдем улицу, — предложил он.

— А много ли еще таких, как ты? — спросил я, пока мы ждали зеленый свет светофора на пересечении улиц Везей и Черч. В воздухе пахло горячими кренделями, и Ориенте купил бутылку «Снэппла» у уличного торговца.

— Много ли? — повторил он вопрос, предлагая и мне купить напиток, потом пожал плечами и поставил бутылку на место, когда я отказался. — В этой стране и по всему миру достаточно верующих мужчин и женщин.

— А если бы я был верующим, что бы ты предложил мне?

Зажегся зеленый свет, мы перешли дорогу и направились вдоль улицы Везей к месту, где велись восстановительные работы. Охрана у ворот, как и рабочие в церкви, похоже, были старыми знакомыми Ориенте. Они выдали нам каски, и мы спустились вниз, проходя мимо трейлеров, к месту, бывшему когда-то нижним уровнем парковки. Поблизости никого не было, да и смотреть там было особенно не на что, кроме огромного котлована и стоящего на другой стороне котлована полуразрушенного здания, на стене которого было нарисовано панно: большое сердце, раскрашенное в цвета американского флага, и подпись под ним: «Человеческий дух измеряется не значением его поступка, а величиной его сердца».

— Что бы я предложил тебе? — Неподалеку лежали две катушки от электрического кабеля, и он указал на них, предлагая присесть. — У меня устала нога. Давай сядем и поговорим. Ты точно не хочешь пить? Нет? Ладно, Курт. Что бы я тебе предложил? Просто послушай… вот здесь. — Он приложил руку к сердцу. — Не собираюсь отдавать тебе приказы или привлекать к участию в организации. Никто не отдает приказов. И нет никаких организаций. Есть боговдохновенность, Божья воля. Есть указующий перст. Было бы хорошо, если бы ты разрешил себе быть ведомым. Я хочу, чтобы ты спасся.

— Собираешься стать моим спасителем?

— Нужно, чтобы Бог стал твоим спасителем. Но, признаю, мне хочется, чтобы ты играл на моей стороне.

— Скажи мне, кто ты?

Он пожал плечами:

— Я — это я. Я — человек, говоривший с твоей женой на пороге твоего дома в Уэстфилде. И я — голос, который ты слышал в телефонной трубке.

— Так это ты приказал убить меня и моего ребенка?

— Это неправда.

— Ты — Хосе Ориенте из Панамы.

— Да. И я — Райан Хандал из Эль-Сальвадора. — На секунду он замолчал, давая мне осмыслить сказанное им. — Я думал, что ты догадался.

— А кто еще?

— Человек, у которого много друзей.

— Это ты позвонил в Белый дом, чтобы вытащить меня из Гуантанамо?

Человек, у которого было много друзей, улыбнулся и покачал головой, но я так и не понял, что именно он хотел этим сказать.

— Я не знал тебя, когда мы впервые встретились в Гранаде, Курт, но уже хорошенько изучил тебя к тому времени, когда нашел в Африке. Я знал, каким даром ты обладаешь.

— Ты звонил в Белый дом?

— Хочешь, я нарисую схему твоего вызволения на этом пепле? — спросил он. — Все равно это будет ложью. Совершенно бесполезной ложью. Тебя это ничему не научит и ни в чем не убедит. Правда лишь в том, что я уже сказал тебе. Да, я был врачом, который провел десять лет в тюрьме Тадмор. Мои кости по-прежнему болят, но иногда мне удается снять боль, хотя самая сильная боль та, что наполняет душу. Я страдал за любовь к Богу. Страдал долго и жестоко. Но благодаря страданию я многому научился. Когда я сидел в тюрьме, лишь две вещи удерживали меня на этой земле: одной из них была моя вера, другой — один странный сон. Ты же знаешь, что такое сны? Особенно сны в тюрьме. Мне снилось, что я свободен, что могу быть кем угодно и чем угодно, если захочу. Зачем ограничивать себя одной жизнью, если у тебя этих жизней много? В Америке можно воссоздавать себя снова и снова, можно жить несколькими жизнями одновременно. Так я и поступал, готовясь вместе с братьями к Судному дню.