Читать книгу - "Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская"

Силуэт приближался, петляя и покачиваясь. Через минуту стало понятно, что это женщина, держащая на руках ребенка.

Дед торопливо спустился с крыльца, вышел со двора, прихрамывая, направился к женщине.

– Ленка! Ленка! – бормотал он, что-то вспоминая. Перед глазами бегали темные пятнышки. Кружилась голова. Чувствовал дед себя отвратительно. Будто изломали ему все косточки, разорвали мышцы, да так и бросили в духоту лета, будто цыпленка в гриль.

Левое плечо почему-то болело. Одежда оказалась залита кровью.

Ленка, впрочем, выглядела еще хуже. С ее носа свисали темные очки, левое стекло которых было выдавлено, а правое – потрескалось. Джинсы порвались, блузка тоже была порвана, на обнаженной коже кровоточило множество порезов.

– Возьми… Свету, – пробормотала Ленка, едва дед приблизился. – Помочь надо. Поможешь?

Дел перехватил внучку. Она была без сознания, а еще от нее пахло гарью.

– Что случилось?

– Пашка, – сказала Ленка и вдруг плюхнулась на сухую землю, будто кто-то ударил ее по ногам. – Мы поссорились, понимаешь? Слово за слово, ну и… Я машину взяла, помчалась к тебе, но по дороге, там… мы разбились, в общем. Надо помочь.

Голова болела так сильно, что дед плохо понимал смысл слов. Хотелось быстрее убраться с жары в тень, нырнуть в прохладу комнаты, выпить воды из графина.

– Пойдем, – сказал он, – в дом. Там хорошо.

Он направился к открытым воротам, разглядывая под ногами свежую колею от колес какой-то машины. Пытался вспомнить, кто вообще приезжал сюда в последнее время. Не вспомнил.

На руках зашевелилась внучка. Открыла глаза.

– Деда, – пробормотала она слабо. – Не отдавай меня, ладно?

Дед обернулся. Ленка все еще сидела, уперев руки в землю, задрала голову и, щурясь, смотрела в безоблачное небо.

– Не отдам, конечно, – ответил он. – Мать у тебя совсем рехнулась. Что она вообще такое натворила? Где машина? Где твой отец? Что происходит?

Дед почему-то торопился. Вошел во двор. За крышей летней кухни поднимался густой черный дым. Нужно было пойти туда и посмотреть. Обязательно посмотреть. Заглянуть в старый колодец. Поздороваться. Семечко проросло. Ему надо много питаться.

Внучка шевельнулась снова. Дед смотрел то на крыльцо, то на дым. Ему нужно было принять решение. Он не мог вспомнить какое. Пот заливал лицо. А еще вдруг снова потемнело перед глазами.

Он очень хотел вспомнить, почему оказался здесь с внучкой на руках и почему откуда-то из-за спины доносится странный клокочущий звук.

– Не отдавай, хорошо? – попросила Света, но дед так и не понял, о чем вообще речь.

В голове болезненно гудело. Дым на заднем дворе как будто стал гуще, плотнее, закрывал небо, солнце, нагнетал огромную извивающуюся тень. Будто бы в воздухе парила гигантская гусеница.

Эти ее глаза. Эти челюсти…

Дед стоял перед домом, смотрел на дым сухими, раскрасневшимися глазами. В горле пересохло. На руках шевелилась внучка. Порыв ветра швырнул к ногам старую окровавленную ткань.

Очень тяжело было сделать выбор.

– Деда? – спросили из-за спины.

Он обернулся и увидел нечто, отдаленно похожее на его дочь.

– Деда, – сказало оно. – Давай я помогу. Отнесу куда надо. Дальше сама. А ты ступай в дом. Жарко тут.

Жара надавила и окончательно сломила волю. Действительно… в доме графин с водой. Тишина, прохлада, без суеты. Выбор, стало быть, очевиден.

Александр Матюхин

Зовущая тьму

Есть в том лесе стары дороги: камнем мощены – углем толчены, солью присыпаны – кровью умытые, нет им начала и нет им конца, к кладу в логове мертвеца…

Муромские поверья

Руситская деревня горела. Оранжевое пламя жадно лизало низкие срубы, с воем рвалось из крохотных окон, нестерпимым жаром растапливая охвостья весеннего снега. Черные ручейки стекали к дороге, превращая землю в кровавую грязь. Кровли, крытые гнилой отсыревшей соломой, занимались нехотя, долго тлели, фыркали струйками горького дыма, а потом резко вспыхивали и оседали в полыхающее нутро, вздымая тучи пепла и искр. Едко воняло жжеными тряпками, шкурами и костями. В воздухе стоял сладкий аромат горящей плоти и медный привкус пролитой крови, липнущей к губам.

Сотник Сохор с наслаждением втягивал запахи, раздувая широкие ноздри на резко очерченном, скуластом, выдубленном до черноты ветрами и морозом лице. Пахло победой, одной из тысяч, на пути Великой Орды. Монгольские тумены пришли холодной зимой, всесметающей лавиной вырвались из травяного моря Дешт-и-Кипчак и предали огню деревянные крепости и города. Руситские каганы убиты или склонились, их рати рассеяны и разбиты. Этого желал сам Чингиз. Великий хан умер, но внук его, Бату, продолжил славное дело. Русь упала к ногам. Теперь все здесь принадлежало всадникам на низких мохнатых конях. Нет силы, способной противостоять великой Орде. Хурра-хур!

Непокоренным остался богатый торговый Новгород, спасенный вспухшими реками и жадными пастями бездонных трясин. Курултай совещался два дня и две ночи, шаманы сотрясали небо грохотом бубнов и треском гадальных костей, невольников закалывали на радость Тенгри, духи неистово плясали и выли, а человеческий жир плавился и шкворчал на жертвенных алтарях. Совет велел окончить поход и объявил начало Великой облавы. Орда потекла обратно на юг, выжигая деревеньки и города, спрятавшиеся вдалеке от рек и торных дорог. Стоном, кровью и дымом пожаров отмечалась железная поступь туменов.

Сохор не стал искать легкой добычи и увел воинов в черную глушь бескрайних лесов, раскинувшихся на полдень от опустошенного Мурома. Сохора называли безумцем, пророчили ему скорую смерть, но он лишь смеялся. Сохор лишился покоя с тех пор, как воинам попалась полубезумная, косматая старуха. «Там, в чаще, скрыты сокровища! – вопила полоумная эмэгтэй, тыкая корявым, негнущимся пальцем. – Золото, золото!» – тряслась она в исступлении, когда ее прибивали к дверям. Отныне Сохор искал путь в сердце дикого края. Следом за отрядом шли разжиревшие волки, наполняя студеную тишину тоскливым, пронзительным воем.

От восьмидесяти трех воинов сотни, начавших поход, остались четырнадцать. Два десятка Сохор потерял до Владимира. На четыре десятка сотня уменьшилась при штурме руситской столицы. Тела батыров устлали ледяные валы и доверху заполнили ров. Монгольская ярость перехлестнула за стены; женщин, детей и мужчин предавали мечу; последние защитники сгинули в огне горящего дома распятого бога. Выжженный город три ночи сочился кровью. Пресытившиеся вороны брезговали мясом и выклевывали у трупов только глаза, столько было там мертвецов. Еще три воина погибли в последние дни, подлые урусы прикрывали тропы самострелами и ловчими ямами. Остатки сотни Сохора упорно стремились вперед.

В деревню ворвались на рассвете, едва блеклое солнце отлипло от горизонта. Пятерых стариков и мальчишек, вооруженных копьями и слабыми луками,