Читать книгу - "Откровения людоеда - Дэвид Мэдсен"

За всю свою жизнь я два раза испытал огромное потрясение — происшествия эти оставили такой неизгладимый отпечаток на ткани моей психики, что я думаю, они никогда не сотрутся из моей памяти с прошествием времени. На самом деле, их можно так глубоко похоронить, что их последствия окажутся минимальными, но начальная энергия их импульса навсегда останется источником моих самых стойких воспоминаний. Я имею в виду не кошмар в II Bistro — это был не такой уж и шок, а небольшая смерть, отмеченная — и вызванная — необратимым развитием моей жизни с одной ступени на другую, и внутри, и снаружи.

Первое событие, как я уже говорил, произошло, когда моя обожаемая Королева Хайгейта умирала — ничего нельзя сказать о ее фактической смерти и паутине чудовищной лжи, в которую, как ожидал мой отец, я поверю из-за обстоятельств, связанных с ней. Второе произошло только вчера после полудня, и я все еще трепещу от его импульса; второй шок, однако, не был неприятным — скорее наоборот — и достоверные детали этого случая я теперь излагаю.

В половине второго мне сообщили, что ко мне пришел посетитель.

— Не могу представить, кто, во имя всего святого, хочет повидать тебя, — сказал Фантуцци, охранник, стоящий в коридоре, угрюмый мизантроп, который постоянно чесал свои яйца и хватал себя за нос — не всегда в таком порядке, а иногда даже делал это одновременно.

— Пожалуйста, сделайте одолжение, пригласите моего посетителя.

— Я что, дворецкий?

— Никто в здравом уме не наймет тебя на работу дворецким, если захочет увидеть своих гостей еще раз, вот что.

Я медленно произнес это почтительным тоном, так что Фантуцци, чьи интеллектуальные способности были ограничены, не смог решить, было ли это оскорблением или нет. Он на мгновение помедлил у двери, затем скрылся, бормоча про себя.

Как это ни странно, я неожиданно понял, что согласен с ним: кто мог бы захотеть увидеть меня — Орландо Криспа, отцеубийцу и каннибала? Может быть, это близнецы? Мое сердце забилось от такой возможности.

Но это были не близнецы.

— Привет, Орландо.

Это был Мастер Эгберт Свейн. Это не было вторым большим шоком, как вы понимаете — он наступил немного позже, как вы сами узнаете.

— Эгберт! — завопил я, спрыгнув со своего стула. — Это действительно ты?

— Ьо плоти, Орландо, во плоти!

И этого предмета потребления было по-прежнему много; он стоял с вытянутыми руками, сияя, его громадная масса создавала тень для неполного затмения моей маленькой камеры. Мы нежно обнялись, и хотя он прижал меня к себе немного ближе и немного плотнее, чем мне хотелось бы, я все же был рад видеть его. Сколько иронии было в том, что не так давно я хотел быть как можно дальше от него.

— Вы уже можете отпустить меня, Мастер Эгберт, — сказал я, сопротивляясь изо всех сил его захвату, похожему на тиски.

— О, дай мне посмотреть на тебя!

Он вытянул руки, держа меня за плечи.

— Ты похудел, Орландо… они нормально тебя кормят? Тем не менее, обнаруживаются очертания твоей божественной мускулатуры самым привлекательным образом…

— Все тот же старина Эгберт.

— Все тот же милый Орландо. Ах, какой скверный оборот приняли дела.

— Да, — сказал я с грустью. — Весьма.

Мы вместе сели на край кровати, ия провалился в колодец на матрасе, который его огромное тело создало вокруг себя.

— Зачем пожаловали, Мастер? — спросил я, будучи в тот момент уверен в том, что очень хорошо знаю, зачем он пришел.

— Ты что, не рад меня видеть, да?

— Конечно же, рад — вы же знаете…

— Разве этого недостаточно для тебя?

— Вообще-то нет, — сказал я. — Я хочу знать, почему вы пришли. Никто не навещает человека, обвиненного в преступлениях, в которых его необоснованно обвиняют, просто из альтруизма.

— Цинизм тебе не к лицу, Орландо.

— Вы насчет II Giardino, да?

— Что?

— Не может быть никакой другой причины. Вы пришли, чтобы бранить меня за порчу вашего источника доходов на пенсии.

— Вот о чем ты думаешь? Ты делаешь мне больно…

— Чушь! Единственное, что причиняет вам боль — это пустое брюхо и отрицательный банковский баланс.

— Что случилось с нашей дружбой, Орландо?

— Она все еще существует. Я просто реалистичен, вот и все.

— Если это реальность, тогда дай мне фантазию! — громко завопил он, подняв руки к небесам и ткнув мне в глаз локтем. Что за старая ветчина.

— Простите, если это прозвучало резко, — сказал я, — но вы можете честно осуждать меня?

Он уставился и промолчал мгновение или два. Затем проворчал:

— Нет, не могу. Однако, окажи мне любезность, позволив рассказать тебе о настоящей причине моего визита.

Вопреки тому, что он сказал, я все еще ожидал лекции насчет долга, ответственности и обязательств, и я позволил себе удивиться, когда он начал говорить.

— Я умираю, Орландо.

— Все мы умираем. С того самого момента, когда рождаемся. Кто это сказал?

— Понятия не имею.

— Это был этот глупец Хайдггер? Нет, не он…

— Ты слушаешь меня?

— Конечно.

На самом деле, я его совершенно не слушал.

— Я ничего не могу с этим поделать, вообще ничего не могу. О, я встречался с лучшими специалистами, которые только есть, по это безнадежно. Видишь ли, человек в моем положении не может помочь, но оглянись на течение его жизни с некоторой долей уважения — уважения, и, да, стыда. Ты видишь все, что сделал, и ты знал, что должен был это сделать, но ретроспективно это все не выглядит такими — как бы сказать — столь хорошо сделанным, если ты понимаешь, о чем я. Вещи, которые ты сделал, вещи, которые ты не сделал — и, скажу я тебе, это удивительно, как мельчайшие детали неожиданно обретают безнадежный смысл.

— Да?

— Такие, как неоплаченные долги…

— Долги? — сказал я, все еще не вслушиваясь в его речь.

— О, я не имею в виду деньги, вопреки твоим бессердечным замечаниям. Я имел в виду долги — ну, — долги чести. Истину, например. В конце концов, ты обязан людям истиной; некоторым людям, в всяком случае… ты не можешь крутиться, все время рассказывая всем правду, это было бы ужасно. Но ты один из этих некоторых людей, разве ты не видишь, Орландо? Суть дела в том, что я должен тебе истину. И я пришел для того, чтобы дать ее тебе.

— Что?

— Ты слышал то, о чем я говорю?