Читать книгу - "Пробуждение Рафаэля - Лесли Форбс"

— Они не разговаривают. Старик — упорствующий фашист.

— Да-а?

Равнодушие, прозвучавшее в её голосе, сказало ему, что для неё «фашист» — не более чем обидное словцо, брошенное в пылу игры или которым награждаешь школьного учителя, наказывающего за то, что ты пишешь в библиотечных книгах. Не отягощённое памятью, не то что в Италии. Он разглядывал её профиль, почти закрытый волной свесившихся волос. Кроме как у девушек с юга, никогда он не видел таких волос, настолько чёрных, что они поглощали свет. Он мысленно внушал ей посмотреть ему в глаза своими глазами той же глубокой черноты, что и волосы, но она упорно не сводила их с фигуры в пышном одеянии, подошедшей к столу перед мумиями.

«Великий Барраго» щеголял в тяжёлой мантии до полу, сверкавшей разноцветными блёстками, наверно скопированной с портрета Сулеймана Великолепного, императора Константинополя и наследника Византии.[106]«Маги, волхвы всегда являются с Востока», — думал Паоло. Следом за Барраго вышел невзрачный человечек в синем костюме и белом халате поверх него.

— Профессор Андреа Серафини! — объявил Барраго. — Вместе с ним мы сейчас посмотрим, какие чудеса можно произвести одной лишь ловкостью рук и при помощи таких приборов, как лазеры и голографические установки.

Серафини поднялся на трибуну.

— Лазер, — заговорил он, стоя слишком близко к микрофону, отчего его слова сопровождались фоном и треском, — это свет, усиленный, чтобы испускать когерентное излучение в инфракрасной, видимой и ультрафиолетовой областях электромагнитного спектра.

Потом он сказал:

— Голография — это метод создания трёхмерного изображения, обычно при помощи когерентного излучения лазера, совмещённого с фотопластинками.

Далее он сказал:

— Голограмма возникает под воздействием луча лазера, который разделяется и формирует на фотопластинке интерференционные образы.

«С равным успехом он мог бы сказать: „Абракадабра! Алаказам!"» — подумал Паоло, глядя на восторженные лица вокруг. Большинство собравшихся ожидали увидеть настоящее чудо.

Вместо волшебной палочки у Барраго был длинный факел, который он направил на одетую мумию в центральной нише, размахивая им как хормейстер, управляющий хором мертвецов.

— Преподобный Лоренцо Пеккато, изобретатель некрополя.

Электрический свет в люстрах над головой потускнел, и Донна затаила дыхание в предвкушении чего-то необычного. Несмотря на прохладный приём Фабио и его друзей, она получала удовольствие от происходящего. Она чувствовала малейшее движение бедра Паоло, прикосновение его плеча, когда женщина рядом с ней потеснила её, чувствовала, как его золотые часы свободно болтались на его тонком смуглом запястье.

На сцене ничего не происходило. В похожем на пещеру побелённом помещении ораториума царила полная, мёртвая тишина, которую, казалось, можно потрогать. Потом мерцающий призрак или душа преподобного Пеккато отделилась от его мощей и на краткий миг подняла прозрачные руки в жесте благословения.

Женщина в первом ряду с воплем вскочила на ноги и тут же свалилась в глубоком обмороке. Призрачный преподобный повёл туманной рукой в сторону мумии — как считалось, молодой дамы, умершей во время кесарева сечения. Секунду спустя её пустые глазницы наполнились кроваво-красными слезами.

Церковь взорвалась криками женщин, руганью мужчин, рукоплесканиями, изумлёнными восклицаниями, яростными и столь же восхищёнными голосами. Бурный спор разгорелся из-за того, считать ли это шоу (или попрание святынь) очень передовым (или немыслимо кощунственным). Двое членов братства Блаженного Упокоения, которые раньше управлялись в ораториуме, горько жаловались соседям. Они считали, что нужно прекратить спектакль, пока не стало поздно. Кое-кто предположил, что всё уже «зашло слишком далеко».

Паоло, который прекрасно понял, каким образом с помощью лазера и голограммы устроили фокус с призраком преподобного и слезами мумии, размышлял, чей призрак стоило бы вызвать: Рафаэля, чтобы он направлял их реставрационные работы? Или саму «Муту», чтобы она намекнула на происхождение её скрытого шрама, — и воспользоваться случаем для выяснения истины и для примирения.

Серафини вышел вперёд и снял покрывало с находившихся на столе пробирок, циркуля и бунзеновской горелки.

— Мэр Урбино попросил меня дать научное объяснение разнообразных так называемых «чудес», происшедших недавно, — начал он, потом помолчал, выжидая, пока публика утихнет. — Чудес, наподобие случившегося с затвердевшей кровью, которая на прошлой неделе в Урбании вновь стала жидкой, и вашего собственного «чуда» с картиной Рафаэля.

Его тонкий гнусавый голос в сочетании с ироническими кавычками, которые он всякий раз употреблял, произнося слово «чудо», создавали впечатление, будто он негодует на какую-то мелкую неприятность: муху в супе, растянувшийся мешковатый кардиган, ещё больше уродующий его и без того плохо скроенный пиджак.

— Эти чудеса имеют долгую традицию — наподобие возвращения крови текучести, случающегося всякий август в церкви Амазено под Неаполем, на празднество Сан-Дженнаро.

Он жестом указал на подставку с пробирками, наполовину заполненными застывшим составом разнообразных оттенков коричневого: от желтоватого и оранжеватого до ржавого, не слишком отличавшегося цветом от густой шерсти, настойчиво лезшей из-под манжет его рубашки и кустившейся на пальцах чуть не до самых ногтей. Деревянные, нескладные движения профессора и мохнатые руки, непропорционально крупные для его тела, напомнили Донне о музее, который она посетила в Англии; там чучела животных были обряжены в человеческую одежду и изображали разные сценки. С интересом разглядывая выразительный конопатый и подрагивавший нос Серафини, она решила, что из него получилось бы чучело ищейки, но потом смягчилась, видя, с какой тоской он глядит на публику, не ожидая, что его поймут.

— Вы были свидетелями того, как Альфредо Барраго применял наиновейшие технологии, — провыл Серафини несколько осуждающим тоном. — Но я в своих экспериментах намерен прибегнуть к методам, которыми пользовались средневековые плуты, добиваясь простейшего, но эффектного перехода вещества из одного состояния в другое.

— Какой такой переход, о чем он? — шёпотом спросила Донна Паоло.

— Переход из одного состояния в другое означает изменение вещества: твёрдого в жидкое или жидкого в газообразное, — ответил он. — Или живой материи в неживую, а затем обратно в живую… что, разумеется, невозможно.

Донна ближе наклонилась к нему и прошептала:

— Ты знаешь все эти штуки, да? Ты сам этим занимаешься?

— Что? — Их глаза и губы были совсем рядом, и восхищение в её голосе отвлекло его от главного, о чем он думал в этот миг. — Ну… это интересует меня… но пока он не сказал ничего такого, чего бы мы — я — уже не знали. — Он почувствовал, как Фабио стиснул ему руку.