Читать книгу - "День Праха - Жан-Кристоф Гранже"

— А зачем Самуэль пошел тем вечером в часовню?

— Он наблюдал за восстановительными работами и бывал там ежедневно.

— Кто обнаружил труп?

— Посланники, той же ночью. Когда он не явился на винный склад, они забеспокоились. Во время сбора винограда все работают круглые сутки.

— В часовне было что украсть?

— Нет.

— Часовня не находится на территории Обители и принадлежит католикам. Так почему же Посланники финансируют ее реставрацию?

— Они купили ее в начале двадцатого века. В их глазах это святое место. На протяжении нескольких столетий они часто укрывались в ней от преследований.

Ньеман решил попозже проверить это.

— Я не получил отчета о вскрытии.

— Нам его только что прислали.

С этими словами она просунула руку между сиденьями и порылась в ранце, лежавшем сзади. Ньеман еще раз углядел краешек белой чашечки бюстгальтера, белоснежного, как пеленка новорожденного.

Он тотчас погрузился в чтение отчета. Увы, новое разочарование. Никогда еще ему не попадался настолько лаконичный документ. Хотя повреждений там хватало. У Самуэля была разбита грудная клетка, распорота брюшная полость. Сломанные ребра проткнули легкие, грудина вонзилась в миокард, тонкий кишечник и ободочная кишка смешались и выпирали над миокардом, расположенные глубже печень и селезенка разорваны.

Никаких подробностей в документе не было. Ни анализа токсиколога, ни комментария по поводу ран.

— Кто писал эту бумажонку? — спросил он, подняв глаза.

— Патрик Циммерман.

— Похоже, ему не часто случается составлять такие рапорты.

— Наверняка не часто. Он педиатр. У него есть диплом судебно-медицинского эксперта, но ему никогда не приходилось делать вскрытие.

— Это что еще за бред?

— Посланники согласились на вскрытие только при условии, что тело Самуэля останется поблизости от Обители.

— Поблизости?

— Доктор Циммерман работает в диспансере Бразона. Вот там он и обследовал труп. Посланники его знают. Время от времени они вызывают его в Обитель — для осмотра их детей. Ему они доверяют.

Все это казалось Ньеману полным абсурдом, но он догадывался, что Шницлер привлек его к этому расследованию именно для того, чтобы он ускорил дело и положил конец кривотолкам.

И Ньеман решил действовать напрямую:

— Вы как будто говорили, что это секта?

— Я ждала от вас этого вопроса.

Стефани прошептала эту фразу саркастическим тоном.

— Ответьте на него.

— Нет и еще раз нет. Эта община существует более пяти веков.

— Время тут ни при чем.

— Я хочу сказать, что ее можно рассматривать просто как побочную ветвь христианства. Во всяком случае, таково мнение Miviludes, комиссии по делам религий.

Это была межминистерская организация, которая наблюдала за религиозными сектами и организациями во Франции. В ней работали специалисты, прекрасно знавшие свое дело.

— Если сравнить их жизнь с той, что характеризует обычную секту, — добавила Деснос, — то Посланники ни в чем не соответствуют этим критериям.

— Например?

— В секте всегда есть лидер. Здесь, в Обители, его нет. Как нет и погони за деньгами или властью над рядовыми членами. Они живут замкнутой жизнью, мирно и трудолюбиво.

— И никакого прозелитизма?

— Абсолютно никакого. Они обеспечивают себя всем необходимым, изготовляют вино и следуют своим заповедям, не соприкасаясь с внешним миром, вот и все.

Эти слова говорили сами за себя: у Посланников — глубокие, истинные убеждения, у всех остальных — поверхностные интересы и заблуждения.

— Такая жизнь невозможна во Франции в две тысячи двадцатом году, — заключил Ньеман. — Наша страна — правовое государство, и никто не может возвыситься над законами.

Деснос усмехнулась — наверняка ожидала такой сентенции.

— Вы правы. Они делают вид, будто подчиняются французским законам. У них есть официальные фамилии, платежные ведомости. Они платят налоги. Но на самом деле все, что делается внутри кооператива, никогда не выходит наружу. Для этого у них есть свой казначей.

— Вы знаете, как его зовут?

— Якоб.

Ньеман уже собирался задать следующий вопрос, как вдруг заметил на винограднике что-то, привлекшее его внимание.

— Притормозите, пожалуйста.

— Зачем?

— Я сказал: притормозите!