Читать книгу - "Мама, мама - Корен Зайлцкас"

Прошел целый час, а эффекта все не было. Финч сидел перед макбуком, смотря сюрреалистичные короткометражки чешского художника Яна Шванкмайера.

– На хрен эту ботанику, – сказал Джаспер. – От этих семян никакого толку.

– Может, нам стоило поголодать, прежде чем есть их, – ответил Финч, и Вайолет слегка задрожала от предвкушения. Она-то голодала – тайно, не раскрывая причин своим друзьям.

Что-то случилось, пока Вайолет ломала голову над словом сорок по вертикали («теленок, отнятый от матери»), а парни хихикали над «Мясной любовью» Шванкмайера. На экране два куска говядины рычали и бросались друг на друга на посыпанной мукой разделочной доске.

– Ха! – вскричал Финч. – Сейчас он будет ее жарить!

– Мы узнали новое значение слов «сделать отбивную», – рассмеялся Джаспер.

От вида сырого блестящего бифштекса по ногам Вайолет побежали мурашки. Ее пустой желудок свело спазмом. Она встала, чтобы пройти в ванную, как вдруг комната словно напрыгнула на нее, будто она сделала не один шаг, а сразу пять. Она отступила назад, но эффект повторился и в обратную сторону.

– Ты в порядке? – спросил Финч.

– Херст выглядит так, будто врезалась в стену и охренела, – заявил Джаспер.

– Я пойду с тобой, – сказала Имоджин, – тоже координируюсь не очень.

Вайолет казалось, что она вращается по наклонной оси. В ванной она подняла крышку унитаза, чтобы ее вырвало, и увидела на дне сырой окровавленный бифштекс. Сразу вслед за этой галлюцинацией пришла еще одна: ей послышался визгливый смех. А затем она услышала голос матери, жарко шепчущий на ухо: «Это пищевая цепь, Виола. Заткнись и ешь».

Теперь она кралась по больничному линолеуму (ледяному) в ванную (которая не запиралась). Внутри ее встретило небьющееся зеркало высотой сантиметров в тридцать. Отражение в нем напомнило скорее марсианина, чем девушку. Добровольное голодание заставило ее кожу пожелтеть. Ее зрачки – пусть уже и не те полные лунные затмения, какими они были в доме Имоджин, – еще не уменьшились до нормального состояния. Она провела ладонью от шеи ко лбу, по колючему ежику волос на неопрятной голове. Даже в той среде, где она вращалась – Херсты жили всего в тридцати километрах от толерантного Вудстока, – сверстники Вайолет находили ее стрижку и диету несколько экстремальными.

На первом курсе к ней пару раз проявляли романтический интерес – тогда на голове Вайолет еще красовался растрепанный конский хвост, а не щетина. Трой Барнс сделал ей массаж с разогревающей мазью, когда она впервые приняла экстази. Финч поцеловал ее в пещере Роузендейл и в течение нескольких недель после этого слал ей забавные сообщения вроде «Ты испортила мою душу. Я чувствую себя разбухшим и пристыженным». Но после того как Вайолет обрила голову, поползли слухи о том, что она лесбиянка, и эти двое отступили вместе с остальными представителями мужского пола. Финч хотел просто дружить. Трой звал ее бильярдным шаром – если вообще звал. Несмотря на все социальные проблемы, которые фанатизм принес Вайолет, она, похоже, не могла отказаться от поста, медитаций и чтения книг с цветами лотоса и кучевыми облаками на обложках. После того как сбежала Роуз, Вайолет тоже потребовалось что-то, в чем можно раствориться. Религия казалась таким же удачным способом сбежать от всего, как любой другой; кроме того, она органично сочеталась с галлюциногенными веществами.

После бегства сестры Вайолет поняла, что больше не может молиться богу Джозефины – этому небесному тирану, на которого та ссылалась, чтобы оправдать свои действия, особенно то, как она обходилась с Роуз.

Вайолет всегда ощущала, что Джозефина отличалась от других матерей, но лишь в прошлом году она смогла определить для себя, что было не так в ее поведении. Когда сбежала Роуз, Джозефина достала их с Уиллом из недр семейного шкафа. Именно тогда Вайолет поняла, что Роуз была для матери всего лишь любимой куклой, которую можно наряжать, выставлять напоказ и которой можно манипулировать. Вайолет всегда была более устойчивой к односторонним играм такого рода: она носила, что хотела, пыталась выражать, что чувствовала, и в целом осознавала разницу между собой и удушающей, избалованной женщиной, которую называла мамой.

Хотя сейчас Вайолет уже могла сочувствовать сестре, именно в этом состояла одна из главных причин, почему они не ладили: Роуз могла с натянутой улыбкой терпеть унизительные комментарии Джозефины, Вайолет – нет. Даже когда Джозефины не было рядом, Роуз подвергала цензуре все, что она делала и говорила, Вайолет же ударилась в другую крайность. В ней развилась почти патологическая потребность указывать на все, что остальные Херсты хотели бы замести под коврик, и выставлять на всеобщее обозрение, как голову на пике.

К сожалению, быстро уяснила Вайолет, если оставаться собой, претензии Джозефины лишь возрастают. Джозефина ставила себе в заслугу все положительные черты своих детей, списывая их на превосходную генетику. Твои успехи в школе и социуме становились свидетельством ее продуманного воспитания. А если ты сворачивал в другую сторону, если становился фриком и разгильдяем, как Вайолет, если саботировал собственные достижения, и она не могла их использовать для поддержания своей самооценки, удушающая материнская забота превращалась в удушающую ненависть, и Джозефина переносила на тебя свои собственные дурные качества. Она говорила, что ты манипулируешь людьми (чем занималась сама). Она упрекала тебя в мстительности (которой в ней самой было больше, чем в ком бы то ни было). Игра продолжалась, потому что чем больше Джозефина играла в жертву, тем больше ее хотелось мучить. Чем больше она упрекала тебя в злобе, тем в большее бешенство тебя это приводило.

Хотя детали случившегося оставались смутными в памяти Вайолет, она знала, что ее вспышка на кухне была отчаянной попыткой сказать Уиллу и Дугласу правду о матери. Ей не пришло в голову, что они могли выслушать ее, но продолжить верить, что Джозефина – обычная безобидная мамочка, которая собирает детям ланч и целует ушибленное место. Конечно, состояние Вайолет тоже могло сыграть свою роль. С измененным сознанием она не была выдающимся оратором. Ее ключевыми аргументами в тот момент вполне могли быть завывания и ругательства.

Вайолет представила, как дома Джозефина с триумфом распивает шампанское. Она вынудила Вайолет наброситься на Уилла. Она доказала наконец, что она несокрушима, а Вайолет – законченный кусок дерьма. Да здравствует Джозефина. Джозефина одержала победу.

Уильям Херст

Чаепитие в Белом доме близилось к завершению. Настало время для эффектной концовки. Уилл рассказал Джозефине, что 14 апреля он был на постановке «Нашей американской кузины»:

– Во время антракта мой телохранитель покинул театр и нализался с моим водителем.

– Где ты узнал это слово?

– Какое слово? «Нализался»? Не знаю. Вайолет его говорила. Это значит, что ты выпил столько алкоголя, что все вокруг вращается, хотя ты не двигаешься.

Когда Джозефина чего-то не одобряла, ее глаза сужались и становились похожи на глаза старых пластмассовых динозавров Уилла.