Читать книгу - "Право на жизнь - Сергей Арно"

Уморительный человек остановился, оглядел все общество с передергивающимися лицами, поставил растение на тумбочку рядом со столом и повернулся к кукольнику.

– Это ты запретил молодым людям смеяться? – спросил он трубным голосом, идущим, казалось, из диафрагмы.

– Да нет, что ты, – запротестовал кукольник. – Просто они…

– Знаю, знаю, ты запретил, – сказал уродский человек. – А я разрешаю. Смейтесь, друзья мои. Не забывайте, я артист, и мне приятно, когда люди смеются.

И он поклонился публике. Первой не выдержала Карина, потом и Илья с Сергеем. Но смех был недолгим.

– Ну вот, теперь давайте познакомимся. Меня зовут Эдуард Робертович. Когда-то я был директором и главным режиссером кукольно-человеческого театра. Правда, в нем были и цирковые номера. Теперь вот заслуженный инвалид. Да-а, давно это было.

Он снял свой старомодный выношенный макинтош, шляпу и, подав их кукольнику, уселся на стул спиной к котлу; саквояж он поставил рядом с собой, горшок с растением взгромоздил на стол. Кукольник повесил его одежду на вешалку и, отнеся в свою каморку, вернулся и, переставив растение на тумбочку возле котла, представил новому гостю все общество. Эдуард Робертович пожал мужчинам руки, поцеловал запястье Карине. Рот у Эдуарда Робертовича был слегка набок, и поцелуй вышел с виду довольно забавный.

Кукольник налил всем чаю. Илья в это время разглядывал нового знакомого. Эдуард Робертович нравился ему все больше. Илью всегда привлекало человеческое уродство – вопиющая индивидуальность. Как будто он подглядывал в мастерскую, где Создатель конструировал людей, по ошибке или по какой-то другой, ведомой только Ему причине, он выпустил вот такое коверканное создание. Впервые попав в Кунсткамеру на выставку уродов, Илья (буквально) был изумлен приведшим его в восторг разнообразием человеческих форм. Л тут живой человек, настолько телесно искаженный, что от него не отвести глаза, которые находили в его внешности все новые и новые сюрпризы, например, вся его театральная, нарочито элегантная манера поведения. Как он сидел, закинув ногу на ногу, как помешивал ложечкой в чашке… ничуть не ощущая неудобства от своей неординарной внешности. Все эти манеры шли вразрез с его внешним видом и казались чем-то абсурдным, не взаправдашним. Он явно бравировал своим уродством.

– Борис телеграфировал мне о появлении в вашем городе такого редкого в наши дни заболевания. Я, честно говоря, встревожился.

– Эдуард Робертович работал в театре вместе с водителем Петрушки, виновным во всех этих преступлениях, – сказал кукольник. – Как только я узнал от Марининой матери об исчезновении твоего, Сергей, отца и о тех странных явлениях, которые стали происходить в жизни Верочки… Извини, Сергей, но я всегда знал, что их союз не приведет ни к чему хорошему. Так вот, когда Верочке стали подбрасывать детские игрушки и звонить с угрозами, я испугался за нее. Я всячески пытался уговорить ее не заниматься расследованием исчезновения твоего отца.

– Не понимаю, почему вы не обратились в милицию, – пожал плечами Сергей.

– Да как же не обратились. Она несколько заявлений написала, но все бесполезно. Это дело тонкое, связанное с человеческой психикой, а психикой должны у нас заниматься врачи…

– Ну правильно, врачи… – подтвердил Сергей.

– Я побывал на консультации у профессора психиатрии. Он подтвердил, что в учебниках по истории психиатрии действительно описываются симптомы такого заболевания, широко процветавшего в 16-18-м веках, но лично он за свою практику ни разу не встречался с подобными случаями, и ему будет интересно обследовать Петрушку, если я его приведу. В общем, получался порочный круг. Но самое главное – не было никаких следов, кроме дурацких куколок и звонков по телефону…

– Позвольте, как это не было следов. Ведь куклы и детские ухищрения – первые следы, – перебил Эдуард Робертович.

– Это для вас следы, но не для следователей, – ответил кукольник. – Поэтому я и дал вам телеграмму.

– Я, конечно, не поверил, – продолжал Эдуард Робертович. – Ведь не может такого быть, чтобы через столько лет Петрушка в человеке пробудился. Но на всякий случай приехал.

– Но было уже поздно.

– Да-с, было уже поздно. Вера Вольфовна Лухт находилась уже под следствием, ее обвиняли в убийствах… рассудок ее не выдержал горя… ну, в общем, сами понимаете, ее спасти мы не сумели. Но мы выяснили самое главное, то, что бывший водитель Петрушки – Шкварин Константин Сергеевич – жив и что внутри него, как второе Я, живет кукла. Кукла, лишенная всех человеческих чувств: у нее нет ни жалости, ни страха, у нее одно только чувство юмора… Кстати, кто-нибудь из вас видел выступление Петрушки?

Все общество отрицательно помотало головами.

– Так вот, – продолжал уродливый человек. – Юмор Петрушки отличается крайней степенью грубости, так называемый площадной юмор. Шутки его циничны и грубы. Фу! Порой они омерзительны. – Эдуард Робертович сморщил нос, отчего шишка под ним поднялась к самым ноздрям. – Сколько раз я предлагал убрать эту пошлость из театра. Но ужасный Коршунов, бывший тогда администратором театра, был против. Тупой ублюдок! Но он поплатился за свои издевательства… Так вот, мы убедились в том, что водитель Петрушки жив, но приехали мы слишком поздно – он прекратил свою деятельность. Так что нам ничего не остается, как разъехаться по домам…

– Не понимаю почему?! – воскликнул Сергей.

– А потому, молодой человек, что бороться с таким человеком можно только в тот момент, когда Петрушка проснулся в нем. А потом уже поздно – больной уже не понимает, в чем он виноват. Он обычный человек, такой, как вы, я, они… – при этих его словах Карина еле заметно улыбнулась. – Он не помнит, что произошло, и вы не в состоянии ничего доказать; и это может спровоцировать новый приступ, и снова будут гибнуть люди.

– Ты, Сергей, и спровоцировал этот приступ, – сказал задумчивый кукольник. – Конечно, в этом нет твоей вины.

– Значит, его можно только грохнуть? – поинтересовалась Карина. – Это уже уголовщина.

Эдуард Робертович перевел свои выкатившиеся из орбит глаза на Карину и как-то странно посмотрел на нее.

– Нет. Важнее, чем грохнуть, – это слово он выделил интонационно, – его можно выявить. В момент приступа любой психиатр определит его болезнь. Теперь нужно его обнаружить и сдать в больницу. Учтите, кроме нас с вами, этого никто не сделает.

– Но прежде, чем отдать этого мерзавца докторам, – проговорил Сергей совершенно спокойно, слегка прикрыв глаза веками и словно ни к кому не обращаясь, – я у него спрошу…

Он не договорил.

– Скажите, неужели нет никакого способа отличить его от других? – спросила Карина.

– Решительно никакого способа, – помотал уродливой головой новый знакомый. – Но… впрочем, есть один очень древний способ определения Петрушки. Я прочел о нем в старинной книге. Так вот, в ней написано, что определить Петрушку можно только геранью, это такое растение. В присутствии Петрушки она вянет. Это чувствительное растение не выносит поля его безумия. Это, конечно, легенда и в нее можно не верить, но я на всякий случай привез герань с собой.