Читать книгу - "Тени старой квартиры - Дарья Дезомбре"

– Парадокс, верно? Такую развел конфронтацию – мы и они. Мы – за лечение психики словом, они – за нейролептики. А что получается? Сам же и вколол ей…

– Кто это может быть – ее «мальчик»? – перебила его Маша. Они находились в том же полутемном коридоре психбольницы, только теперь Трофимов сидел рядом, согнувшись и обхватив голову неожиданно крупными для такого тщедушного тела руками. – Брат, которого она только что вспомнила мальчиком? Но зачем, господи, ей было подсыпать яду той старухе?

– Какой старухе? – повернул к ней расстроенное лицо психолог.

Ах да, он же ничего не знает! Маша улыбнулась одними губами, вновь уставилась на покрытую грязно-розовой краской стену напротив. А если этот мальчик – вовсе не брат, а…

– Она уже вышла из гипноза. Так что речь явно не о пятьдесят девятом, – перебил ход ее мыслей Трофимов. – И, честно говоря, единственный мальчик, ради которого она способна на убийство, да и вообще единственный, кто ее навещает, – это племянник.

– Эдуард, – ровно сказала Маша, не отрывая глаз от стены.

– Ну да. Она на нем просто помешана: Эдик то, Эдик это. Эдик красавец, Эдик талантливый. У Эдика нет девушки, да и где та принцесса, под стать столь идеальному мальчику?

Маша перевела взгляд на Трофимова – тот развел руками: что ж тут поделать, синдром навязчивых состояний.

– Елена Алексеевна, похоже, вообразила себя его ангелом-хранителем, – продолжил Трофимов.

«Да, – думала Маша, – конечно, вообразила». А вслух спросила:

– Как часто он ее навещал?

– Да вы знаете, часто. Так и сыновья, бывает, не навещают. Я прохожу мимо общей комнаты, а он сидит рядом, держит за руку, рассказывает что-то. Я поначалу думал – какой молодец! Елена Алексеевна ведь десятилетиями оторвана от реального мира за стенами больницы, и он, получается, поддерживает между ней и этим миром некую связь, как может. А потом…

– А потом, – усмехнулась Маша, – вы поняли, что Эдик не из породы гуманистов.

– Да, – помолчал Трофимов. – Наверное. Скорее это она для него – вроде исповедальни. Можно все ей рассказать, ничего дельного больная на голову тетка, может, и не посоветует, но внимательно и сочувственно выслушает и, за неимением возможности «вынести сор из избы», никому не выдаст его тайн.

Маша кивнула:

– Более того, ради сохранения этих тайн легко пойдет на преступление.

– Что вы имеете в виду? – вскинулся психолог. – Вы же не можете серьезно…

– Когда я могла бы с ней поговорить? – Маша взглянула туда, где короткий тупиковый коридорчик впадал, как ручей в речку, в большой больничный коридор, центральную артерию отделения. Проплывали в проеме двери пациенты – кто в халатах, а кто – вполне цивильно одетый: так, наверное, выглядела и Пирогова, когда…

– Не сейчас, – твердо сказал врач. – Дайте ей время. Она пока все равно под галоперидолом.

– Завтра, – поднялась Маша со стула. – Я приду к вам завтра.

* * *

Ее нашли на следующее утро – на покатых, по-деревенски поросших пожухлой травой берегах Монастырки, речки, впадающей в Обводный канал. Она лежала, прижимая сухую ручку ко впалой груди – мертвая птичка, вечное дитя, убаюканное собственным безумием.

– Сердце, – сказал Маше Трофимов по телефону. – Я, возможно, вколол слишком большую дозу. И не прислушался к вам – был уверен, что из больницы ей никуда не деться.

Маша молчала: цепочка смертей, бравшая начало в коммунальной квартире на Грибоедова, все удлиннялась. Невозможно было не связать ее желание узнать больше о прошлом с неудачными последствиями гипноза в виде передозировки успокоительного. И далее, далее – с гибелью на берегу узкой речушки, протекающей так близко и от психиатрической клиники, и от Александро-Невского монастыря с его знаменитыми некрополями. Они помолчали, и Маша уже хотела попрощаться, когда доктор добавил: