Читать книгу - "Все, что остается - Патрисия Корнуэлл"

— Таким образом, увеличив риск и возбуждение, — объяснил Уэсли, — убийство становится максимально приближенным к операциям по нейтрализации политиков, проводимым в Центральной Америке и на Ближнем Востоке. Другими словами, их убийствам.

— Насколько я знаю, ЦРУ запрещено заниматься убийствами со времени администрации Форда, — проговорила я. — В действительности ЦРУ не вправе даже принимать участие в заговорах, в которых подвергается смертельной опасности жизнь лидеров зарубежных стран.

— Правильно, — ответил Марк. — Предполагается, что ЦРУ не имеет отношения к подобным делам. Американские солдаты во Вьетнаме не должны были убивать гражданское население. А полицейские не должны превышать полномочий и неоправданно применять силу в отношении подозреваемых или арестованных. Но когда эти общие положения спускаются на уровень конкретных исполнителей, иногда ситуация выходит из-под контроля. Правила нарушаются.

Я не могла сдержаться, чтобы не поинтересоваться Эбби Торнбулл. Что ей было известно об этом? Сказала ли ей что-нибудь миссис Харви? Была ли это истинная цель книги, которую писала Эбби? Тогда неудивительно, что она подозревала, что ее телефоны прослушивались, а за ней следили. ЦРУ, ФБР, даже Кабинет советников президента по внешней разведке, который имел возможность войти через заднюю дверь непосредственно в Овальный кабинет, имели все основания беспокоиться по поводу того, о чем писала Эбби. А у нее были все основания стать параноиком. Возможно, она подвергала себя реальной опасности.

Ветер ослаб, легкий туман опускался на верхушки деревьев, когда Уэсли закрыл за нами дверь. Я следовала за Марком к его машине. Мне многое стало ясно, благодаря рассказанному. Но я была обеспокоена гораздо сильнее, чем прежде.

Я не начинала беседы, пока мы не выехали за пределы подразделения.

— Происшедшее с Пэт Харви просто потрясает. Сначала она теряет дочь, сейчас рушится ее карьера и репутация.

— Бентон не имеет отношения к утечке информации в прессу, ни к любой другой подставе, как ты выразилась.

Марк не отрывал глаз от темной и узкой дороги.

— Дело не в том, как я выразилась, Марк.

— Я лишь ссылаюсь на твои слова, — ответил он.

— Ты знаешь, что происходит, не валяй дурака.

— Бентон сделал для нее все, что мог, но она ведет войну с Управлением правосудия. Для Пэт Харви Бентон всего лишь еще один агент, брошенный по ее следу.

— На ее месте я, наверное, чувствовала бы себя так же.

— Зная тебя, я бы сказал, пожалуй.

— И что же это должно означать? — спросила я его. Тем временем нараставшая внутри меня злость, сидевшая глубже, чем мысли о Пэт Харви, стала проступать наружу.

— Это не значит ничего.

Минуты проходили в молчании, напряжение росло. Я не узнавала дороги, по которой мы двигались, но знала, что время нашего пребывания вдвоем подходило к концу. И вот он завернул на стоянку около магазина и подъехал к моей машине.

— Извини, что довелось увидеться при таких обстоятельствах, — тихо проговорил он.

Я не отвечала, и он добавил:

— Но я не жалею, что увидел тебя, не жалею, что это произошло.

— До свидания, Марк. — Я начала выбираться из машины.

— Не уходи, Кей.

Он положил свою руку на мою. Я застыла.

— Что ты хочешь?

— Поговорить с тобой. Пожалуйста.

— Если ты так хотел поговорить, то почему ждал до сих пор? — проговорила я, вырывая руку. — За несколько месяцев ты даже не попытался сказать мне ни слова.

— Тут мы оба виноваты. Я звонил тебе осенью, а ты ни разу не позвонила в ответ.

— Я знала, что ты мне скажешь, и не хотела это услышать, — ответила я, ощущая, как в нем тоже начало просыпаться раздражение.

— Извини, я и забыл, что ты всегда обладала поразительной способностью читать мои мысли.

Он положил обе руки на руль, глядя перед собой.

— Ты собирался объявить, что о примирении не может быть и речи, что все кончено. Какой смысл заставлять тебя выразить словами то, что я уже знала.

— Думай что хочешь.

— Это не имеет отношения к тому, о чем я хочу думать! — Меня злила его способность выводить меня из состояния равновесия.

— Послушай, Кей… — Он глубоко вздохнул. — Как считаешь, есть ли шанс заключить перемирие? Забыть прошлое?

— Нет, никакого.

— Великолепно. Спасибо за понимание. По крайней мере, я попытался.

— Попытался? Попытался что? Восемь, девять месяцев спустя после своего ухода? Марк, какого черта ты попытался? Я понятия не имею, о чем ты просишь, но прошлое забыть невозможно. Невозможно, чтобы мы вот так случайно встретились и сделали вид, будто между нами ничего не было. Я отказываюсь играть таким образом.

— Я не прошу этого, Кей. Я спрашиваю, можем ли мы забыть ссоры, ненависть, обидные слова, упреки, которые мы бросали друг другу.

Я могла едва вспомнить, какие слова мы тогда говорили, или объяснить, что было не так. Мы спорили, когда не были уверены, о чем, собственно говоря, мы спорили, пока фокус спора не перемещался на личные обиды, а не на разногласия, вызвавшие спор.

— Когда я позвонил тебе в сентябре, — продолжал он с жаром, — то не собирался заявлять, что нет надежды на восстановление отношений. На самом деле, набрав номер твоего телефона, я знал, что рискую услышать эти слова от тебя. А когда ты перестала звонить, то мне пришлось сделать соответствующие выводы.

— Ты шутишь?

— Нет! Черт возьми!

— Что ж, может быть, ты был мудр, допустив такие предположения. После того, что сделал.

— После того, что сделал я? — спросил он изумленно. — А как насчет того, что сделала ты?

— Единственное, что сделала я, это то, что устала идти на постоянные уступки. Ты никогда всерьез не собирался переезжать в Ричмонд. Ты сам не знал, чего хотел, и надеялся, что я буду соглашаться, уступать, переиначивать себя, что бы ты ни придумал. Как бы я тебя ни любила, я не могла отказаться от того, что есть я, и никогда не просила тебя отказаться от того, что есть ты.

— Нет, ты хотела. Если бы даже я смог перевестись в филиал в Ричмонде, то это было бы не то, чего я хотел.

— Отлично, я рада, что ты добился, чего хотел.

— Кей, мы с тобой квиты, ты тоже виновата.

— Но ушла все-таки не я.

На глазах у меня навернулись слезы, и я прошептала:

— О, черт.

Вынув носовой платок, он осторожно положил его мне на колени.

Промокнув глаза, я придвинулась ближе к двери, прислонив голову к стеклу. Плакать мне не хотелось.

— Извини, — сказал он.